В значительной мере подавив огонь противотанковой артиллерии в результате целенаправленной бомбежки обнаруженных огневых позиций пто батарей и шквального огня наступающих танков и мотопехоты, противник смог смять передовые позиции 1045 сп, захватить выс. 219, 5 и оттеснить наши части на северо-восток к Касторному. В отчете оперативного отдела 9 тд написано о захвате выс. 219, 5 уже в сумерках. Учитывая продолжительность дня практически во время летнего солнцестояния, можно заключить, что это произошло уже после 10 часов вечера по московскому времени. Следовательно, бой главных сил 9 тд за выс. 219, 5 (продвижение на 3–4 км) продолжался три с лишним часа!

Эти хронологические подсчеты совершенно очевидно говорят о том, что разящей противника атаки у командования немецкой 9 тд не получилось. Высота хоть и была занята, но «упрямые русские» не обратились после этого в бегство и не были разгромлены, а лишь были оттеснены и по-прежнему нависали над флангом наступающей к Олыму дивизии с севера. Более того, даже по немецким данным, русские после отхода не вели себя пассивно, дав, наконец, возможность измотанным боями танкистам и пехоте отдохнуть, а контратаковали и пытались вернуть утраченные позиции! Читаем в журнале боевых действий 9 тд: «Бросив в бой артиллерию, взвод танков (очевидно, речь здесь идет о танках 14 тбр. — И. С.) и установки реактивной артиллерии, противник предпринимает попытки остановить наступление»[100].

Совершенно очевидно, что в такой обстановке говорить о каком-либо рывке передового отряда дивизии к Олыму и захвате плацдарма на его восточном берегу южнее Касторного командованию дивизии не приходилось: для этого у него не было ни времени, ни свободных сил. Из трофейных документов неясно, была ли и чем завершилась атака 2-го батальона 10 мп, который был выделен от главных сил дивизии и должен был соединиться с ними, наступая через деревню Грудка.

Командир 9 тд генерал Байслер после завершения боя за выс. 219, 5 вернулся на КП 9 мпбр, который был расположен в овраге в 3 км северо-западнее деревни Евграфовки, а затем, после обсуждения итогов боя и планов на следующий день, в 23:00 отправился на хутор Никольский, где встречался с командованием батальона мотоциклистов. Уже глубокой ночью комдив с группой офицеров прибыл на КП дивизии в деревню Никольское, где опять же было новое обсуждение и планирование наступления на следующий день.

Кстати, здесь выяснился еще один неприятный для немцев эпизод того долгого дня. Вскоре после переноса штаба дивизии в Большую Раевку (штабные явно спешили вслед за наступающими войсками) по деревне был открыт огонь русской артиллерии, в результате чего один человек из состава штаба был убит, а сам штаб срочно перенесен назад — в рощу у восточной окраины деревни Никольское, подальше от передовой[101]. Тем не менее в преддверии нового наступления генерал Байслер отдал приказ перенести утром КП и штаб дивизии ближе к войскам. День завершился итоговым совещанием в штабе дивизии и выработкой решения на бой 2 июля. Как всегда, по итогам боевых действий за день командиру дивизии был представлен доклад о потерях и представление на награждение[102]. Один из отличившихся немцев был представлен к Железному кресту 1-й степени. Другие, гораздо менее везучие, получили в тот день кресты березовые, что печально венчали бесславный конец их солдатского пути в далекой России.

Но сколько же их было, получивших березовые кресты на свои могилы? Какие потери понесла 9 тд в боях 1 июля со 119 сбр и 284 сд? Сколько на самом деле было «набито» фашистских танков и пехоты в тот день? Имеющиеся данные позволяют нам сейчас сказать это точно, тем более что никаких других немецких частей в районе Марьина, Лачинова и Касторного 1 июля не было.

Напомню, что потери врага в бою только с 284 сд советское командование оценило в 30–80 уничтоженных танков и 700–800 человек пехоты. По оценкам командования 119 сбр, сражавшейся с 9 тд под Марьино в первой половине дня, части бригады уничтожили 41 вражеский танк и большое количество пехоты[103].

Увы, трофейные документы однозначно говорят нам о том, что потери противника командованием наших частей были, мягко говоря, сильно преувеличены. Как не получилось у командования немецкой 9 тд нанести сокрушительный удар по 284 сд и, разгромив ее, захватить плацдарм на Олыме под Касторным, так не получилось и у наших частей нанести врагу огромные потери, о которых советское командование поспешило сообщить наверх.

За весь день 1 июля в бою со 119 сбр и 284 сд 9 тд потеряла 15 человек убитыми, 49 ранеными и 1 пропавшим без вести. Всего 65 человек[104]. Как видим, действительные потери противника в живой силе были завышены в советских документах более чем в 10 раз. Что же касается потерь в танках — главной ударной силе дивизии, то в журнале боевых действий 9 тд было записано, что «в тяжелом бою было потеряно 16 танков»[105].

Однако эта запись не означает, что эти 16 танков были утрачены безвозвратно, о чем красноречиво говорят более поздние сводки дивизии с итоговыми данными о безвозвратных потерях[106]. Эти танки были главным образом утрачены в смысле временной потери ими боеспособности в силу полученных в бою повреждений и ремонтировались хорошо отлаженной ремонтной службой дивизии. Очевидно, что в бою 1 июля какие-то из этих танков сгорели. Но сколько? И сколько из них следует записать на счет 284 сд? Для приблизительной, но обоснованной оценки в нашем распоряжении есть весьма близкая аналогия. В итоговом донесении XXIV тк за 29 июня написано, что «в результате воздействия противника, прежде всего его противотанковых артиллерийских частей, в 9 тд вышло из строя 15 танков, из них 4 безвозвратно»[107].

То есть примерно четвертая часть всех вышедших из строя танков была потеряна безвозвратно. Исходя из этих данных, можно вполне обоснованно предположить (период боевых действий, вооружение сторон, условия местности, обстановка на поле боя были практически одинаковыми), что безвозвратные потери 9 тд в танках 1 июля могли составить 3–5 боевых машин. Причем не все из них приходились на долю 284 сд — какую-то часть следует отнести и на счет героического артдивизиона 119 сбр под командованием капитана Журавлева, который сражался в тот день до последнего, потерял в бою раздавленными и разбитыми танками 10 орудий, но, согласно донесению, уничтожил 41 вражеский танк[108].