Однако сам Йодль был в душе категорически против отхода Шестой армии. Во-первых, он сомневался, что Паулюс вообще сумеет сделать это и, пробившись сквозь оборону русских, достичь группировки фон Манштейна. Во-вторых, Йодль полагал, что если принести в жертву Паулюса и всю его армию под Сталинградом, это укрепит боевой дух всего германского вермахта и послужит солдатам и офицерам Германии вдохновляющим примером. Сейчас весь ход войны стал неблагоприятен для Рейха. И бойцам вермахта требовалось иметь перед глазами пример армии, которая дралась до последнего солдата и до последнего патрона.

— Паулюс думает, что «Вотан» дезертировал, мой фюрер! — ответил Йодль на вопрос Адольфа Гитлера.

— Дезертировал! — трагически повторил вслед за ним фюрер.

Гиммлер, на лице которого неожиданно проступил нездоровый румянец, вдруг заявил высоким, подрагивающим от волнения голосом:

— Но это невозможно! Подразделения СС вообще никогда не дезертируют. А уж тем более — мой любимый «Вотан». Я готов ручаться своей собственной жизнью за «Вотан»!

Йодль переводил непроницаемый взгляд с Гитлера на Гиммлера и обратно. Оба руководителя были дилетантами в военном деле, и из-за них целая армия была обречена на гибель. И теперь, когда все рассыпалось буквально на глазах, они в действительности просто не знали, что им делать.

— Итак, — произнес наконец Гитлер, как же вы тогда собираетесь объяснить исчезновение «Вотана» в этот кризисный час? И, самое главное, какие действия вы собираетесь предпринять по этому поводу, рейхсфюрер?

Потрясенный Гиммлер заморгал глазами. Гитлер обращался к нему не по имени, как он это обычно всегда делал, а назвал вместо этого его официальную должность. Это было явственным признаком крайнего недовольства вождя.

— Прежде всего, я должен собрать более подробную информацию об этом происшествии, мой фюрер, — бросил Гиммлер, снимая пенсне и нервно протирая его стекла. — Я уверен, что существует какое-то объяснение случившемуся!

— А если нет? — холодно проронил Адольф Гитлер.

— Но…

— Я скажу вам, что вы должны сделать, — оборвал Гитлер Гиммлера. — Следует обнаружить местоположение «Вотана» и уничтожить дезертиров. До последнего человека!

Даже Йодль, профессиональный военный, был шокирован предложением фюрера.

— Вы имеете в виду, их всех надо ликвидировать?

— Да. При помощи авиационных бомб. Просто разбомбите их с воздуха, и все. Если даже элитное подразделение СС бежит с поля боя, чего же я могу ожидать от обычной пехоты, которая сражается сейчас под Сталинградом? Подобный пример должен заставить всех остальных стоять до конца!

Йодль кивнул в знак того, что понимает логику фюрера. Гитлер, по крайней мере, ни словом не обмолвился о том, что рассматривает возможность отхода Шестой армии от Сталинграда. Это означало, что вся она должна была погибнуть в приволжских степях и стать легендарным примером для всего остального вермахта.

Гитлер тяжело посмотрел на Гиммлера:

— Можете идти, рейхсфюрер. Вы обязаны немедленно заняться этим отвратительным делом. Нельзя допустить, чтобы вся эта гниль пошла дальше.

Слова Гитлера вывели Гиммлера из состояния глубокого ступора, в котором тот, похоже, пребывал.

— Да, мой фюрер, — произнес он жалким голосом, затем вскинул правую руку в нацистском приветствии и с трудом выдавил: — Хайль Гитлер!

Но фюрер, казалось, даже не заметил его. Повернувшись к Йодлю, он рявкнул:

— Господин генерал-оберст, я прошу вас сделать мне официальный доклад о возможности наградить Паулюса дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. Я полагаю, что подобное награждение придаст ему еще большую выдержку и стойкость в создавшихся трудных условиях.

— Да, разумеется, мой фюрер. Если такое награждение последует, то это продемонстрирует всем, что вы абсолютно доверяете ему. Это, как я полагаю, будет заметно способствовать стремлению Паулюса сражаться до самого конца…

На Гиммлера уже никто не обращал внимания. Как-то весь съежившись, он выскользнул из помещения. Все было слишком очевидно — он попал в немилость к фюреру. Надо было что-то делать с этим чертовым «Вотаном», и побыстрее…

Сидя в своем огромном черном «Хорьхе»[12], который вез его по улицам Берлина, украшенным патриотическими призывами и плакатами, Гиммлер напряженно размышлял. Он не видел ни развевающихся лозунгов, ни граждан, которые с бледными лицами людей, страдающими от постоянного недоедания, тащились по плохо освещенным улицам с портфелями и сумками из искусственной кожи, в которых несли бутерброды и другие продукты, полученные по карточкам.

К тому времени, когда машина привезла Гиммлера в штаб-квартиру СС, он находился в глубокой депрессии. Ему надо было как можно скорее начать работу по выяснению всех обстоятельств исчезновения своего элитного подразделения. Но у него не хватало духу приступить к этому. Казалось, кто-то открыл невидимый кран, и вся энергия незаметно вытекла из тела рейсхфюрера…

Берта, личный секретарь и по совместительству любовница шефа СС, сразу же почувствовала, что с начальником творится что-то неладное — стоило Гиммлеру лишь пройти в свой кабинет и повесить на вешалку фуражку со скрещенными костями и серебряным черепом на тулье. Берта огляделась. Убедившись в том, что никто за ними не наблюдает, она послала Гиммлеру воздушный поцелуй и мелодичным голосом осведомилась:

— Ты не хотел бы чашечку горячего чая с мятой? Такой чай всегда взбадривает тебя.

Упав в кресло напротив нее, Гиммлер отрицательно покачал головой. Берта была полной женщиной, похожей на типичную домашнюю хозяйку. Она была скромно и строго одета и олицетворяла как раз тот тип женщины, который был ближе всего по душе Гиммлеру. Когда-то главный эсэсовец Рейха провозгласил: «Истинная германская женщина не курит и не красит губы». Берта принадлежала именно к этому типу.

— Мне нужен не чай с мятой, а кое-что покрепче, моя маленькая пантера, — процедил он. — Я только что провел пять весьма неприятных минут в кабинете у фюрера.

Берта с сочувствием посмотрела на Гиммлера и, приблизившись к шкафчику, достала оттуда бутылку с вишневым ликером. Они позволяли себе выпить немного этого ликера раз в месяц, вечером, когда у Гиммлера были силы и желание иметь с ней интимную близость. Берта налила рюмочку Гиммлеру, а затем и себе.

— Твое здоровье! — сказал рейхсфюрер, поднимая свою рюмку.

— Твое здоровье, — произнесла она и погладила его редеющую шевелюру своими пальцами, лишенными какого-либо лака на ногтях. — Генрих, ты знаешь, прошло всего две недели с тех пор, как мы занимались… ты сам знаешь чем. И остается еще целых две недели до того момента, когда мы сможем это повторить… — Она смущенно опустила глаза.

— Да, я знаю, любимая, — кивнул он. — Но я хотел выпить рюмочку ликера только для того, чтобы немного взбодриться.