Оказалось, что в этом мире границы проходят по меткам земли — рекам и горам — лишь у людей. Небо же — вотчина исключительно драконов. Испокон веков их крылатые сыны рассекают облачную высь, а живут на парящих твердынях — островах. Там найдется место и скалам, и равнинам, и даже озерам. На мой справедливый вопрос: как все это уместить на одном клочке суши, пусть и весьма внушительном, Брок лишь хмыкнул. Но я пиявкой вцепилась в спутника, и он пояснил: если снизу твердыни практически все одинаковы, то сверху… чем сильнее энг, тем обширнее его владения.

Я долго вертела последнюю фразу в голове, пока не вспомнила о пятом измерении. Вернее, о тех фокусах с расширением пространства, которые современная наука двадцать первого века провернуть пока не в силах, хотя и рьяно мечтает. Впрочем, грезит об этом феномене не только наука, но и столичные риелторы. Последние даже порой почти воплощают сие волшебство в жизнь, умудряясь разместить на пяти квадратных метрах двадцать пять таджиков.

Но если этот энг, как я поняла со слов Брока — правитель твердыни, — умирал, то что происходило с его «расширенным пространством»? Сворачивалось до первоначальных размеров?

Когда я высказала свою мысль, Брок долго хохотал.

— Нет, конечно. Даже после смерти энга долина останется долиной, а горы — горами. Ведь чтобы их создать, верховный дракон отдает часть себя. А умирая — растворяется в твердыне. Именно по такой незримой связи энг всегда находит свой парящий оплот. Идет к нему по зову, как на свет маяка, сколь бы далеко ни занесли дракона его крылья. И наоборот — твердыня стремится к своему хозяину…

— А кто живет на этих твердынях?

— Как кто? Драконы, конечно.

— И много? — Меня одолел журналистский азарт.

— Соглядатничаешь? — подозрительно уточнил Брок.

— Нет, любопытствую. Исключительно по-женски, — улыбнулась я, пряча в складках ткани диктофон.

— Ну-ну, — не поверил дракон, но все же ответил на вопрос: — Немало. Парящие твердыни — наш дом, наша земля, наша держава. И пусть это не цельный материк, а острова, наша связь прочна кровными узами. Мы едины духом, не то что ваше лоскутное одеяло.

Что именно под этим самым «одеялом» имел в виду Брок, я поняла чуть позже: на земле — вотчине людей — было множество урядов. Равнинники, верхние, болотники, горяне, песчаники — будто заплатки на лоскутном покрывале. Они вечно воевали меж собою за приграничное поле или лес, озеро или деревеньку. Хотя часто заключались союзы — двое кнессов братались против третьего.

Но так среди людей водилось не всегда. Когда-то и человеческое племя было единым, а потом… Впрочем, не только люди и драконы делили этот мир. Имелись еще и подземники. Границей с ними считалась земная твердь. Бородатые карлики выходили на свет солнца редко. Чаще всего — чтобы обменять дары рудных жил на урожай, выращенный под небесами.

Церги, или гномы, были теми еще хитрецами и плутами. С людьми особо не якшались. Зато и войн с родом человеческим эти норники не вели. А все потому, что карлики, в случае чего, тут же ныряли в свои штольни, и выковырять их оттуда не имелось никакой возможности. А направят отряд — так обвалы дело нехитрое. Магия же в подземном царстве не действовала: вся уходила в землю.

— Поэтому воевать с цергами заклинаниями бессмысленно, — и столько затаенной боли и отчаяния было в этой короткой фразе Брока, что после нее тишина повисла надолго.

— А кто еще тут есть? Феи, эльфы…

Я замолчала на полуслове, наткнувшись на внимательный взгляд золотистых глаз.

— Эльфы?

— Ну да. Длинноухие, тощие, в лесу живут, из лука стреляют… — Я старательно вспоминала приметы классического эльфа. Почему-то у меня он ассоциировался с недокормленным Орландо Блумом.

— Длинноухие есть. Только они не в лесах. В море.

Мое богатое воображение сразу же пририсовало белобрысому герою «Властелина Колец» жабры и пару ласт. И как-то я в момент в местных эльфах разочаровалась.

— Но я бы не советовал тебе к ним соваться. Злопамятные, надменные… Как-то был у них с посольством. Так одна приветственная речь длилась почти целый день, до захода солнца. А потом была наша, ответная, столь же краткая, — мстительно добавил Брок.

— Как же ты под водой дышал? — не поняла я, но про «посольство» пометку в голове сделала.

— А я и не говорил, что они в самой воде плавают. У них на дне купола воздушные. Соединены словно соты. На тысячи дней пути простираются по морскому дну.

Я все же не утерпела. Сложила все, услышанное от Брока, припомнила его слова о том, что твердыня тянется к дракону, как и он к ней, присоединила слова о «посольстве», добавила реплику одного из охранников «был бы ты простым…» и ровно в середине описания ящером эльфячьего радушия невзначай задала вопрос:

— И тебе, энгу, эльфы не выделили отдельных покоев?

— Нет, они заверили… — начал было Брок и споткнулся о мой вопрос, как об извилистый древесный корень.

— Догадалась-таки, — раздосадованно хмыкнул он.

Я, до жути довольная собой, кивнула: все же сумела собрать из разрозненных обрывков, цветных и черно-белых, часть картины по имени «Брок». Значит, он действительно не простой дракон, а этот самый энг.

— Та твердыня, что чуть не грохнулась на нас, — твой остров?

— Она бы «не грохнулась», как ты изволила выразиться. Просто опустилась, сколь могла низко. Но я, пока не отдам долг, не могу взлететь. Истинный облик принять под силу, а взлететь — нет.

— И эта «тучка» теперь будет над нами висеть? — насторожилась я.

Да… С такой рекламной поддержкой в виде парящего острова-транспаранта прятаться смысла нет.

— Не будет, — отрезал Брок и, резко сменив тему, скомандовал: — Привал.

За разговорами я не заметила, как наступил вечер. Солнце склонилось к горизонту, окрасив все вокруг в тревожно-малиновый цвет. Заря одновременно и пугала, будто шептала душе спрятаться, затаиться, и манила неведомым: загляни, поверь в чудеса и сама стань частью этого чуда.

— Разведи костер, а я добуду ужин. — Броку были близки не красоты таинственного вечернего леса, а вещи гораздо более прозаичные.

Пара секунд — и он действительно ушел. Развернулся и растворился в чаще. Так, что ни один лист на ветках не дрогнул. А я осталась одна. Оперлась спиною о ствол, словно кто-то ослабил натянутую внутри меня струну. Усталость навалилась на плечи, придавила. А потом я запоздало вспомнила, что понятия не имею, как разжигать этот самый костер. Да и из чего.

Мучилась я долго и, подозреваю, что со стороны выглядело это весьма извращенно. Но поскольку отходить далеко боялась, то натаскала сухих веток. Сложив хворост в «пробник кургана», я окончательно пригорюнилась. Первый раз в своей жизни пожалела, что не курю. Зажигалка сейчас была бы как нельзя более кстати.