– Первый батавский? – Макрон нахмурился, припоминая. – Уж не те ли это ребята, которые получили отменную взбучку при Тамесис прошлым летом?

– Они самые.

– Так я и думал.

Макрон кивнул и ткнул большим пальцем в бок Катону.

– Мы там были. Помнится, неразбериха у них там вышла полнейшая. Они погнались за местными, угодили в болото, потом друг друга по кочкам выискивали. Так, что ли, это было, Катон?

– Что-то в этом роде, – буркнул Катон, наблюдавший за Максимием и заметивший, что командир когорты нахмурился. – Но дрались-то они неплохо.

Макрон повернулся к другу с удивленным видом, и Катон торопливо покачал головой.

– Они сражались храбро и оказались достойны своего командира, – проревел Максимий. – Потеряли половину личного состава, но сейчас Порций возглавляет то, что осталось от тогдашнего подразделения. Говорю вам, они в хороших руках.

– Ну, – фыркнул Макрон, – если он такой хороший командир, тогда почему…

Катон бросил на старшего друга столь многозначительный взгляд, что тот наконец сообразил и осекся. Глянул на Максимия и сделал вид, что прокашливается.

– Что «почему»? – ворчливо осведомился Максимий.

– Ну… э… почему тогда командующий его не наградил?

– Уж тебе ли не знать, Макрон, – награда центуриона зависит не только от заслуг, но и от удачи. Как доложат командующему или легату, как у него душа ляжет. Одни остаются ни с чем, тогда как другим…

Максимий многозначительно взглянул на Катона…

– Награды, похоже, преподносят как на блюде. Что поделаешь, так устроен мир. Ты с этим согласен, центурион Катон?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон, заставив себя улыбнуться. – В нем много несправедливостей.

– Несправедливостей? – повторил, словно передразнивая, Максимий. – Да, это правильное, верное слово. Ты ведь небось и много других таких знаешь?

– Командир?

– Ну, у тебя на уме полно всяких хитрых словечек, чтобы меня подначивать?

– Командир, да у меня и в мыслях ничего такого…

– Ладно, расслабься.

Максимий ухмыльнулся, пожалуй, слишком широко и поднял руку.

– Все в порядке, парень, никакого вреда и никаких обид. Если ты провел большую часть жизни не в строю, обучаясь ратному делу, а засунув нос в пыльные свитки, с этим ведь ничего не поделаешь, верно?

– Так точно, командир, – буркнул Катон, глядя себе под ноги, чтобы скрыть одолевавший его гнев. – Но я стараюсь это исправить.

– Конечно, парень, а как же иначе, – прогромыхал Максимий, подмигивая Антонию и Феликсу. – Все ребятишки чему-то учатся рано или поздно.

– «Рано или поздно» – это когда, командир?

На сей раз Катон взглянул командиру прямо в лицо, и Максимий, приметив в глазах юного центуриона искорки гнева, слегка улыбнулся и похлопал Катона по плечу.

– Это всего лишь фигура речи, сынок. Ничего больше. Уразумел?

– Так точно, командир, – отчеканил Катон с легким кивком. – Могу я вернуться к своим бойцам?

– Да не дуйся ты, Катон.

Это, конечно, тоже было подначкой, и Катону было непросто справляться с накатывавшим на него гневом. Он прекрасно понимал, что Максимий намеренно пытается вывести его из себя, чтобы выставить посмешищем в глазах остальных центурионов. Его так и подмывало ответить тем же манером, высказаться в свою защиту, указать на свои заслуги, на украшающие его портупеи награды. Но это было бы бессмысленно и глупо. У того же Максимия, да и у других заслуженных центурионов наград было куда больше, и вряд ли ему удалось бы упрочить свой авторитет с помощью неуместного хвастовства. Тех, кто уступал ему заслугами, выпячивание таковых могло только задеть, что тоже не добавило бы юноше популярности. Ну а уж любая попытка открыто возмутиться поведением Максимия была бы прямым нарушением субординации, что могло лишь усугубить ситуацию. Как ни крути, а ему оставалось лишь скрепя сердце терпеть сложившееся положение, постоянно ожидая со стороны Максимия еще каких-нибудь колкостей. В конце концов, тот не более чем использовал преимущество своего статуса, и Катон отдавал себе отчет в том, что тут уж ничего не попишешь. Худшей несправедливостью казалась открытая поддержка командира некоторыми его товарищами центурионами. «Оставалось одно – не поддаваться унынию, не дать себе сорваться или сломаться и ждать, когда все переменится к лучшему», – мысленно убеждал себя Катон с горестной улыбкой.

А ведь в глубине души он считал, что готовить настоящих солдат армия могла бы и не только такими способами. Тяготы военной службы являлись не только физическими, но, неизбежно, и моральными, но усугублять последние не видел ни малейшего смысла. Максимий, однако, смотрел на это иначе, а при таком подходе было очевидно, что он доведет Катона до срыва с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день. Единственным разумным решением, пришедшим Катону в голову в сложившейся ситуации, было просто держаться от Максимия подальше и постараться попадаться ему на глаза как можно реже.

Оглянувшись назад, где в хвосте колонны маршировала его центурия, Катон нахмурился.

– Командир, – обратился он к Максимию, – у меня такое впечатление, что мои люди начинают отставать. Прошу разрешения вернуться к подразделению и навести порядок.

Максимий окинул юношу долгим взглядом прищуренных глаз, и Катон уже начал опасаться, что его просьба будет отклонена. Но командир когорты кивнул:

– Отправляйся. Выровняй строй и не допускай сбоев.

– Есть, командир!

Катон отсалютовал, повернулся и, сопровождаемый взглядом Максимия, размашистым шагом направился в хвост колонны запыленных, потных легионеров.

– Макрон?

– Да, командир?

– Насколько хорошо ты знаешь этого мальчишку?

– Надеюсь, командир, достаточно хорошо, – осторожно ответствовал Макрон. – Мы знакомы с тех пор, как он поступил во Второй легион в качестве новобранца.

– Вот даже как?

Брови Максимия изогнулись дугой.

– Это что же получается… сейчас соображу… два года. Да, это солидный срок.

Даже Макрон уловил за словами командира плохо скрытый сарказм и для себя решил, что Катона следует защитить, дабы у Максимия не сложилось о юном центурионе неверное суждение. Первое впечатление имеет особое значение и, как правило, остается надолго, а Макрону вовсе не хотелось, чтобы у ветеранов сложилось о его юном друге неверное впечатление, тем паче что он впервые в жизни получил под начало собственное подразделение, что само по себе являлось нелегким испытанием. Макрон знал, что в Шестой центурии имелись легионеры, роптавшие по поводу назначения им командира, который моложе некоторых рядовых. Не слишком удачным казался ему и выбор Фигула в качестве оптиона. Фигул был всего несколькими месяцами старше своего центуриона. Хорошо еще, что его физические данные мигом отбивали у самых дерзких рядовых даже мысль о нарушении субординации. «Да и вообще, – решил Макрон, – с Фигулом все в порядке; Катон его назначил, с Катона и спрос. А вот самому Катону придется приложить немало стараний, чтобы оправдать в глазах товарищей, солдат и командиров свое столь быстрое продвижение по службе». При этом Макрон осознавал, что, хотя нынешний ранг достался его юному другу вполне по заслугам, ему остро недостает уверенности в себе, зато чего в избытке, так это мальчишеского честолюбия. Макрон не раз становился свидетелем проявленной Катоном отчаянной храбрости и понимал: при первой же возможности Катон сделает все, чтобы показать себя в глазах Максимия настоящим воином, и, вполне возможно, сложит голову при подобной попытке. А если Максимий, с его манерой поддразнивать, будет неосознанно требовать от молодого подчиненного доказательств его командирской состоятельности, Катон сам станет искать опасность.