— На, попей, — сжал челюсть суки пальцами и вставил в приоткрывшийся рот бутылочное горлышко. Влив граммов сто, Сергей закрутил пробку. Сука открыл глаза, вроде попытался что-то прошептать, но изо рта хлынула белая пена, лицо скрючила судорога. Дернулись, как ток пустили, руки и ноги и — все.

— Вот как оно действует, — вырвалось из Шрама. Покачиваясь («бляха-муха, словно марафон пробежал»), Сергей направился к последнему живому обитателю сучьей хаты. По пути в складках скатерти отрыл сигареты и зажигалку.

Подтащив чувака по кликухе Чубайс к шконке, прислонив к ним, Сергей связал ему руки бывшей своей веревкой. Пристроился возле и закурил.

Пока курил, Чубайс очухался.

— Знаешь такой стишок? — сказал ему Сергей вместо приветствия. — Я и сам не помню, где и от кого услыхал. Оцени.

Дети в лесу повстречали Чубайса

И в рассыпную под крик «Разбегайся!».

Но поскользнулся один на сопле.

И долго над этим смеялись в Кремле.

Ложный Чубайс нервно и заискивающе хихикнул.

— Давай, чеши языком, трави басни, вываливай до кучи все, чего знаешь. — Выпить Сергею хотелось до слюны по подбородку. Но «Тигоду» нельзя, доктора не велят. И другие марки, которые могут стоять — почему нет? — в холодильнике, тоже нельзя. Ведь и о завтрашнем дне подумать надо.

— О чем? — голос самого рыжего и молодого заметно утончился против прежнего, каким отмачивал шутки и спрашивал «тащить ли вторую бутыль».

— О жизни вашей сучьей. Кто задачи ставит, с кем дело имели и прочее.

— Вы меня не убьете? — и всхлипнул.

И на «вы» обращаться начал, что, конечно, трогает душу подлинного интеллигента Сереги.

— Если заслужишь интересными историями, может, и не убью, — в общем-то, приукрасил реальность Шрам. Приговор Чубайсу был уже подписан, а мораторий на смертную казнь в сучьей хате Сергей вводить не собирался. Придется и рыжему испить напитка «Тигода-плюс».

«Ну все, мудозвоны, — Шрам почувствовал, как со дна души мутным илом поднимается злоба, злоба не сиюминутная, а основательная, — довели! Хоре гадать, убьют-не убьют, как меня замочат, кто, где и чем. Потому что тогда точняком замочат. И не сявка я, чтоб ждать и дрожать. Надо разворошить этот гадюшник. Добраться до падлы, которая заправляет этим беспределом. А „угловые“ отцы теперь, после Клима, по любому выходят вне закона. Ссучились по самую крышку, на разборе моя правда будет. Конечно, дожить еще надо до разбора»…

Ну, это на завтра. А на сегодня хватило уж маеты. Выслушать этого, а потом — в люлю. Сегодняшней ночью можно себе позволить и поспать. В камере не останется посторонних. А дверной лязг он услышит. Обязательно услышит…

Я пишу тебе, голубоглазая,

Может быть, последнее письмо.

Никому о нем ты не рассказывай —

Для тебя написано оно.

Суд идет, и наш процесс кончается,

И судья выносит приговор,

Но чему-то глупо улыбается

Старый ярославский прокурор.

И защита тоже улыбается,

Даже улыбается конвой.

Сышу: приговор наш отменяется,

Заменяют мне расстрел тюрьмой.

— Значит, ничего не слышали?

— Да, сплю как убитый, хоть из пушки над ухом пали. Вы ж, наверное, в курсах про такие случаи?

— Доводилось, голубчик. Про что я только не слышал, с чем только не сталкивался… — заодно из небольшой общей горки разноцветных пилюль доктор брал по таблетке. Пристально разглядывал каждую и отправлял в одну из пяти одноцветных кучек поменьше, — Вот только перед вами один комедиант под Басаева шизу косил, бедлам устроил, банки с таблетками переколошматил. Эх, в старые добрые годы косили под Гагарина, на худой конец под Наполеона. А теперь сплошь пошли терористы: Хаттабы, Че Гевары, Жириновские…

Шрама отправили на принудительный осмотр. Осмотр уже отмучили, Шрам как раз одевался.

Не всплыло ни следов отравления, ни последствий, как выразился лепила, алкогольной интоксикации, ни серьезных травм. Пришлось, правда, отмазывать происхождение несерьезных. Он залечил ботвой еще рано утром сбежавшееся вертухайское начальство, а доктору лишь повторил на бис.

Волдыри-ожеги? Это еще до последней, злополучной камеры с братвой забился, вытерплю или не вытерплю адскую боль. Тоска беспредельная же, развлекаемся как можем, ну глупо иногда оттягиваемся, да что с нас горемычных возьмешь? Синяки? Куску, который доставлял в камеру, не прикинулось, как я иду. Медленно, дескать, шаг неширокий. Вот и упражнял на мне мышцу. Вы у него спросите, он по жизни садист или всего лишь плохое свое настроение вымещал? Кулак, говорите, сбит? Так все оттого же. Прапор на стену толкнул, я неудачно выставил кулак и чирканул его о бетон.

А про все остальное нечего сказать. Привели. Огляделся, вижу люди водяру глушат за столом. Еще удивился, откуда в такой приличной тюрьме водяра? Кстати, вот чем бы вам поинтересоваться, откуда у них пойло, да еще и не один пузырь? Что же это такое творится в правоохранительной системе!? Ну, улегся спать. Мне это надо, зависать в пьяном разгуле? Карцером же пахнет, я ж себе не враг. Заснул. Сплю я мертвецким сном, организм такой дурной. Продрал болты утром, надзиратели разбудили. Вместе с ними и поразился натурально чудовищной картине.

Расссказец — не подкопаешься. А подкапываться будут. Прямо сейчас из медчасти, небось, поволокут на обстоятельный допрос. Ну да следакам тоже вилы выставлены: на лицо злоупотребления, водочка в пузах у всех терпил булькает. Так если бы еще все скопытились от телесных повреждений, а ведь некто по кличке Чубайс помер исключительно от принятия внутрь недоброкачественного алкоголя.

Легко складывается версия, что по пьяни арестантики передрались-перерезались, верх взял некто Чубайс, потом тяпнул за упокой корешей водочки. Да та — вот подстава — случилась на цианистом спирту фальсифицированная. Откуда взялась — опять же кому, кому, а не подследственному Шрамову давать ответы на эти вопросы. Дрых, пока не выспался подследственный Шрамов, вот и весь сказ.

Шрам, заправляя рубаху в штаны, нарочито жалостливо оглядел медкабинет.

— Не густо у вас с пилюлями, я посмотрю.

— Не то слово, — вздохнул изоляторский «айболит». — Прямо беда. Вы не поверите, но даже простого йоду не хватает. — лепила был — почти доктор Айболит, — Это у меня, кажется, парацетомол, — отложил он в маленькую кучку из большой следующую таблетку.

— А если частное лицо пожелает оказать безвозмездную помощь?

Шрам застегнул рубаху и в общем-то его можно было выводить, но вопросом заключенный, похоже, сумел зацепить доктора.