– Я случайно слышал, что в Приморье началось то же самое. Но они это пока скрывают, – показал на дверь Николай Николаевич.

– Так, Николаич! Этот, как его… Константин Геннадьевич, здесь?

– Да похоже.

– Давай, найди его и тащи сюда, он вроде мужик порядочный, хоть и служит черте-те знает где.

– Попробую, – встал якут.

– Давай, Коля, давай. Нужно ему все срочно рассказать! – В глазах Виктора Павловича теперь был не слабый огонек надежды, а пылал пожар, он напал на след.

Вдовин в этот момент испытывал чувство, сходное с чувством приговоренного к повешению человека, которого в последнюю секунду, когда палач уже готов выбить опору из-под его ног, вдруг вытаскивают из петли. Он, конечно, понимал, что петля все еще продолжает оставаться у него на шее, но уже здорово ослабла.

Филиппины. Остров Минданао. Окрестности Котабато

Отец Антонио прямо из полиции направился в городскую больницу, он решил не терять времени и не заезжать домой для того, чтобы надеть сутану, а все необходимые принадлежности для проведения обряда у него были с собой в небольшом черном саквояже. Последние дни в Котабато случилось много смертей, и саквояж был всегда при нем, в машине.

– Как он? – спросил священник у врача, когда тот проводил его к палате умирающего.

– Сейчас в сознании, но в любой момент… У него прострелено левое легкое, плеврит… И самое главное, задеты печень, кишечник… Мы ничего сделать не смогли. Организм молодой, крепкий… Это чудо, что он еще жив.

– Как его имя?

– Альберт Гольдберг, научный сотрудник института, на который было совершено нападение, всего двадцать шесть лет…

Священник и доктор вошли в палату, возле больного сидел мальчишка-китаец лет пятнадцати.

– Подрабатывает санитаром. В последние дни не хватает рабочих рук. Очень много больных, – извиняющимся тоном объяснил врач присутствие мальчика.

– Оставьте нас, – попросил отец Антонио, распаковывая свой саквояж.

– Да-да, конечно. Пойдем, Чен.

Как только закрылась дверь за вышедшими и священник присел у кровати больного на стул, который освободил мальчишка, Альберт вцепился горячими пальцами в его руку. Он попытался что-то сказать, но вместо слов раздался хриплый, булькающий кашель, в уголках рта выступила кровь.

– Не спешите, сын мой, – успокаивающе проговорил Антонио, вытирая салфеткой кровь с лица Альберта.

Кашель, наконец, утих, больной отдышался и начал говорить слабым голосом, временами замолкая, пережидая новый приступ кашля. Каждое слово ему давалось с трудом, на лице выступили крупные капли пота. Вокруг глаз и рта залегла желтизна с каким-то зеленоватым отливом, признак поврежденной печени.

– Святой отец, на мне тяжкий грех… Работа в этом проклятом институте…

– Что, работа в институте? – не поняв, переспросил священник.

– Это и есть мой… самый… страшный грех, святой отец… – Слабый голос умирающего переходил на шепот, временами смолкал, Антонио придвинулся почти вплотную, стараясь разобрать слова.

Из сбивчивого, невнятного рассказа Антонио понял, что Альберт считает свою работу тяжким грехом, совершенным им из корысти и гордыни. Институт занимался наряду с обычными микробиологическими исследованиями еще и разработкой бактериологического оружия, какого именно, священник не смог понять.

Альберт все говорил и говорил, священник, наклоняясь к нему, пытался понять каждое слово или хотя бы запомнить, многих научных терминов он просто не понимал, но память у него была прекрасная.

Умирающий замолк, тяжело дыша, силы его покидали, Антонио молча ждал, понимая, что это последние минуты раненого на этой грешной земле.

– Святой отец, в моем доме, – наконец, опять заговорил Альберт, – он рядом с институтом… коттедж с голубой крышей… есть тайник… мой детский тайник…

Антонио изо всех сил напрягал слух, пытаясь расслышать объяснение, как найти этот тайник, и, как ему показалось, понял.

– Так вот… там пластиковый контейнер… в нем два… – Альберт опять зашелся в мучительном кашле.

– В нем два металлических сосуда… в одном – вирус, в другом – вакцина, она… лекарство… Ради всего святого, уничтожьте это, прошу вас… Там еще портфель, в нем диски и документы… Сожгите, сожгите их… Я скажу, как… как уничтожить сосуд с вирусом… Нужно…

Но больше он не произнес ни слова, глаза его закатились, пальцы вцепились в простыню, как будто он хватался за нее, стараясь не провалиться в небытие, из груди вырвался то ли стон, то ли вздох. Если это был вздох, то он был последним в короткой жизни Альберта Гольдберга…

* * *

Отец Антонио, выйдя из больницы, сел за руль своей машины и задумался. Первым позывом у него было сразу же поехать к дому Альберта, отыскать тайник и забрать страшное оружие: не дай бог его кто-то найдет раньше! Скорее всего, нападение на институт было обусловлено именно существованием этого оружия, его-то и искали бандиты на развалинах. Вот именно, они искали его и не нашли! А возможно, не одни они.

Сев за руль и немного поразмыслив, он понял, что по воле случая и свойству своей профессии стал обладателем крайне опасной информации.

Наверняка бандиты не успокоились и тоже продолжают искать этот пластиковый контейнер. Один ли Альберт знал о его существовании? Маловероятно, в работе принимали участие многие сотрудники, и наверняка многие знали, что Гольдберг едет в командировку в Вашингтон и что материалы находятся у него. Но только один Альберт знал, где находится этот контейнер. Теперь знает и он, вернее, только он. Рано или поздно, но бандиты выяснят про Альберта. А если уже выяснили? Тогда за домом уже установлено наблюдение, значит, идти туда нельзя, но идти необходимо. И тянуть с этим нельзя, если они выйдут или вышли на Альберта, упокой Господь его душу, то обязательно выйдут и на меня. Наверняка они догадаются, что на исповеди он мне все расскажет.

Стоп!

А генерал! Ведь материалы должен был получить он! К нему направлялся Альберт. Выходит, он все знает, не может не знать. И ему тоже нужен этот контейнер. Выходит, он бандит похлеще этих китайцев, но во много раз опаснее.

Стоп, еще раз!

Генерал уже знает, кого я исповедовал! Наверняка уже выяснил. И он вполне мог знать, что именно Гольдберг должен был везти ему материалы.

Следовательно, основная опасность исходит от генерала.

Вот кого следует опасаться прежде всего. Но как он связан с полицией? Неужели и Гарсиа на его стороне? Нет! Не может быть! Гарсиа честный человек, искренне верующий, а христианин не может на такое пойти. Наверняка его используют вслепую. И поговорить я с ним не могу, тайна исповеди. Хорошо, я не могу оглашать содержание исповеди, но могу же я поделиться с ним, и не только с ним, той информацией, которая оказалась у меня в руках? Но ведь эта информация, возможно, окажется у него в руках опять благодаря исповеди.