выдох». И вдруг — новое препятствие: он остановился перед узким кулуаром высотой в четыре метра, зажатым с обеих сторон зубчатыми скалами. Что делать? Нужно еще одно усилие, чтобы вытащить себя на вертикальную гору. «У тебя нет ни друзей, ни товарищей», — вспомнил он слова гида. А до вершины рукой подать. Вот что давало ему силу. Через несколько шагов — еще один кулуар с вертикальным подъемом. Рашид уже ничего не боится, и злости не осталось: он его взял сходу и почувствовал непонятный прилив сил и энергии. Неужели второе дыхание, о котором так интересовался Виктор еще вчера? Он пошел легко и догнал группу. Обогнал первого, второго, гида и ушел, подогреваемый чувством глубокого удовлетворения. Он вступает на плоскость, приближается к какому-то конусу, прёт дальше.

— Остановись! — послышался сзади голос Кирилла. — Ты уже на вершине. — Кирилл приблизился. Рашид наблюдал его, как в замедленной съемке, — вот он делает шаг, выбрасывая вперед толстую ногу в комбинезоне, подтягивает левую руку, на покрасневшем от холода части лица, под очками, нарисовалась улыбка, открыл рот и выпалил:

— По-здра-вляю!..

— Я хочу еще выше подняться, — закричал Рашид. — У меня, кажется, только открылось второе дыхание. Дайте другую высоту.

Кирилл обнял его, потом все обнимались, поздравляя друг друга.

Наступило непонятное молчание и какая-то пустота — Что ты чувствуешь, Рашид? — спросил Кирилл.

— Чувство юмора. Интересно: кислорода хватает и без баллона; тепло, хотя кругом мороз, а на груди торчат груды льда и полное спокойствие, хотя дует ветер. И такое ощущение, как будто ты в набухшем костюме больше, чем земля. Как все относительно в этом неспокойном мире! А ты?

— Я думаю о своем младшем сыне Ти́хоне, — по особенному сказал Кирилл, — обаятельном смышленым малыше с синдромом Дауна, образ которого я все время нес на груди — на видном месте и в невидном — в моей душе. Я сделал это ради него, и я счастлив.

— И я вместе с тобой, Кирилл, — проговорил Рашид. — Мой сын Гаджи попросил сделать фото с этой майкой с изображением Хабиба, отец попросил поднять флаг России, а я от себя — флаг Дагестана.

Группа удачно спустилась, еще по дороге получая поздравления от коллег из разных стран и континентов, которых объединяет одно — желание познать окружающий мир и неважно под каким номером в этой иерархии ты идешь. Главное — ты сделал для своего народа, для семьи то великое, на что ты способен от чистого сердца.

Ахалтекинец для Президента

«Ахалтекинцы — это золотой фонд культурной верховой лошади всего мира, последние капли того источника чистой крови, который создал всё верховое коннозаводство».

В.О. Витт

Пролог

Ольга находилась на обслуживании лошадей, когда ее позвали к директору предприятия. Она вошла и тихо поздоровалась. Директор Султан как стоял возле окна, наблюдая за заводом, в котором померкла жизнь, так и продолжал стоять. Типичное настроение во всем коллективе — упадок сил и оптимизма.

— Присядьте, Ольга, — наконец выговорил он с присущим ему акцентом.

— Вызывали?

— Вызывал, — подчеркнуто произнес он. — У нас плохие дела. Вчера была комиссия из полиции, интересовались о финансовых делах…

— Что, не могут посчитать пять миллионов рублей, которых выделили на восемьдесят четыре головы маточных лошадей. Какой позор! — Ольга выразила свое возмущение.

— Дело не в финансах, — пророчески проговорил Султан, — я подозреваю, что нам готовят судьбу конной фирмы «Джигит»: расформировать, лошадей на колбасу, а людей под сокращение.

— Неужели? — округлив глаза, выдавила Ольга.

Запищал телефон на краю стола. Султан с пренебрежением подобрал его и, когда увидел номер абонента, встал со словами:

— Из минсельхоза… Да, да, — ответил он уже в трубку, затем притих. По гримасе на лице Ольга могла догадываться, о чем идет речь. — Да, да, — вновь ответил Султан с сияющим лицом. Ольга подумала, что ему передают хорошие новости. — Хорошо, хорошо, Магомед Гамидович. Да, конечно. До свидания. — Он выключил телефон, опустил руку и продолжал стоять в ступоре, оценивая ситуацию. Ольге быстрее хотелось услышать сказанное министерским чиновником.

— Что там? — поинтересовалась Ольга.

— Хорошая новость, — сказал Султан, обретая дар речи. — К нам собирается приехать Усманов.

Теперь Ольга впала в оцепенение, рассуждая о мотивах визита.

— Это хорошо или плохо? — спросила она.

— Визит чиновника такого ранга не может означать плохое, — вслух рассуждал Султан. — Плохое они скрыто оставляют на бумаге, заочно. Нам надо бы приготовиться, Ольга. Подарить что-нибудь. Кстати, как сейчас поживает Кел?

Ольга помрачнела. Кел — жеребец двух лет, чистокровный ахалтекинец которого она забрала из конюшни и отдельно выхаживала у себя дома для селекции. Кел был радостью ее жизни.

Султан ждал ответа, а Ольга тянула, осмысливая последствия такого вопроса.

— Кела я никому не отдам, — строго выговорила Ольга, глядя директору в глаза.

— Но это может спасти нас от разорения, — вкрадчиво произнес Султан. — Все-таки Усманов, и он вряд ли может осчастливить любого своим визитом. И с нашей стороны будет не этично, если хотя бы не предложим ему коня.

— А если он не откажется?

— Отдадим, подарим.

— Я Кела никому не отдам, — решительно проговорила Ольга и встала. — И не забывайте, что мы занимаемся селекцией. — Она съежилась и директор смягчил свой натиск, хорошо зная жесткие нравы коллеги, когда речь идет о ее любимцах. — Зачем звали? — сурово спросила Ольга, прежде чем покинуть кабинет директора.

— Я, я… хотел поинтересоваться о Келе, — мучаемый сомнениями, ответил Султан.

— Для полицейских, что ли? — с сарказмом спросила Ольга, зная, что статус получателя повысился.

Султан ее вопрос оставил без ответа, но вдогонку сказал:

— На собрании выступишь и скажешь о наших плачевных делах. Я могу положиться только на тебя.

До центральных ворот заводской конюшни оставались несколько шагов. Ольга с кормом для лошадей остановилась и оглянулась, в один момент воскресив в памяти былые счастливые дни конезавода. Основанный 50 лет назад, он по достоинству стал лучшим местом для отдыха и развлечений горожан. По периметру были расположены конюшни, беговые и рабочие дорожки, столовая для зрителей и парковочные места, которые сохранились до последнего десятилетия.

«Любовь к этим божественным животным наложила нестираемый отпечаток на мою жизнь: поступила в зоотехнический техникум, стала жокеем. Жилетка, сапоги, перчатки, хлыст стали моими рабочими инструментами. Я быстро научилась стать единой целой с лошадью, я садилась на ее спину и она воспринимала меня как продолжение своего тела — никакого напряжения и нервозности.

Это полное доверие.

Хорошо помню первые уроки, в которых я сделала ошеломительный прорыв — за несколько часов езды у меня получилась синхронность команд и исполнений при полной согласованности