— Ирландская сука! Я должен отплатить тебе за все. Твоя мстительность может обратиться против тебя. Теперь ты моя пленница. И вся в моей власти.

Как мог он выносить адскую боль и при этом не терять сознание, да еще и разговаривать? Эрин не могла понять. Она причинила ему столько страданий, что вызвала страшный гнев, и уже была уверена, что он либо убьет ее, либо будет мучить.

У нее не было выхода, но это, как ни странно, придавало ей храбрости.

— Никогда, викинг. Я никогда не буду в твоей власти, прошипела она, — ирландцы найдут тебя, мой отец найдет нас… и ты станешь добычей для крыс…

Она снова закричала от боли в запястье.

— Заткнись! — приказал он неистово, наваливаясь на нее и тяжело дыша от непрекращающейся боли. Его лицо было напряжено и бесчувственно, он схватил ее за голову. Она почувствовала, как слезы катятся у нее по щекам оттого, что он сильно сдавил ее череп, нежные кости скул. Взгляд его синих глаз буквально парализовал ее.

— Заткнись, — прорычал он опять. — Теперь, сука, тебе нечего надеяться на покровительство Богов!

Охваченная все возрастающим ужасом, Эрин смолкла. Она выдерживала его пронзительный взгляд, пока была в состоянии, а потом, так как не хотела выказывать страха, закрыла глаза, осознав свое бессилие.

Олаф медленно ослабил хватку. Некоторое время Эрин не открывала глаз, дрожа от страха. Но ничего не последовало, ни удара, ни какого-либо другого проявления мести. Олаф только переместился, чтобы она совсем не могла пошевелиться.

Шло время. Не в силах больше выносить неопределенности, Эрин осторожно приоткрыла глаза и поняла, почему до сих пор жива. Волк был отнюдь не железный. Боль в ране наконец сломила его, он потерял сознание и упал на нее.

Несколько секунд она едва дышала, но его голова оставалась неподвижной. Его руки обхватывали ее, тело вытянулось вдоль ее тела, ноги прижимали ее ноги — таким образом, она была крепко придавлена и должна была сначала сдвинуть его, чтобы освободиться.

Хотя ей не хотелось и секунды оставаться в таком положении, Эрин все же заставила себя подождать. Золотистые волосы щекотали ей подбородок, тяжесть его груди давила на сердце, он лежал так, что создавалось впечатление любовной сцены. Если бы он хотел ее изнасиловать, его поза была бы именно такой.

Эта мысль ужаснула ее, и она решила, что ждала достаточно долго. Осторожно пытаясь выбраться из-под него, приподняла его правую руку. Мускулы начали напрягаться при ее прикосновении, и она затаила дыхание; затем, еще более осторожно, вытащила ногу. Медленно втягивая живот, она поняла, что может более легким способом выбраться.

Эрин уже освободилась наполовину, когда заметила шевеление. Она быстро повернулась и посмотрела на лицо своего врага. Громкий крик вырвался у нее, когда она увидела, что его лицо повернуто к ней, глаза открыты и рука сжимает ее запястье и поясницу. Крик перешел в захлебывающийся визг от боли и унижения, когда его рука переместилась мягко, но властно ниже, на подушечки ягодиц. Слезы помимо ее воли заволокли глаза. Лучше бы она получила еще один удар, чем терпеть такое унижение. Он обращался с ней, как с беспокойным ребенком.

Ее разум протестовал против такого поворота, но Олаф остановился. Она обнаружила, что снова придавлена его телом, и взглянула на него с грозным выражением на лице и дрожащими помимо воли губами.

Он устало заговорил:

— Слушай, ты, у меня нет еще сил идти. Если ты повторишь то, что сделала, я просто сломаю тебе ногу. Твои кости легко поддадутся. Я смогу это сделать одной рукой, не очень напрягаясь.

Он смотрел на нее долго, прежде чем вернулся в прежнее положение и опустил голову на ее плечи и грудь.

Слезы катились по ее щекам, и она заметила грустно, что рассвет еще не наступил. Она лежала неподвижно, молча страдая пока усталость не сломила ее, и она забылась в освободительном мраке беспокойного сна.

Олаф видел великолепное здание. Это была главная зала Вальхаллы, окутанная дымкой, как и полагается зале, где собираются боги. Она была сверкающей, как и подобает такому месту. Сверкающие чаши были инкрустированы драгоценными камнями, воины и их дамы одеты в шелка, они смеялись и пировали, и мужчины подносили большие рога с вином к своим губам. Но Олаф не остановился выпить со своими сородичами. Он заспешил через залу, пытаясь сквозь дымку, которой был окутан, отыскать открытую дверь. Гренилде… Она должна ожидать его. И она была там, со сверкающими глазами цвета неба. Ее руки, устремленные навстречу, обняли его.

Он взял ее со страстью, которую она пробуждала в нем, вспоминая чудесное время на земле. Это была не дикая красота телесной любви, а покой и нежность душ. Только объятия… касания…

В туманных сумерках между сном и явью царило спокойствие. Он улыбнулся, касаясь ее, легко двигаясь, чувствуя ее волосы, ласкающие его щеку, теплоту ее гибкого извивающегося тела.

Провел пальцами по ее щеке, достиг мягкой колонны ее шеи, сладостно ощутил упругость и тяжесть ее груди своими ладонями. Она зашевелилась и, слегка постанывая и вздыхая, придвинулась поближе к нему.

Его глаза открылись, и боль пронзила их от ослепительного света яркого солнца. Невыносимая мука ворвалась в его душу, когда он очнулся ото сна. Олаф взглянул, стиснув зубы, на женщину, которую держал, на волосы, которые щекотали его подбородок — они были не золотистыми, как солнце, а черными, как ночь. Длинные гибкие конечности, оплетавшие его тело, были не такими, как у Гренилде, другим было и утонченное лицо, казавшееся нежным и невинным во сне. Он проучил эту ирландскую сучку, которая так мечтала отрезать его гениталии и разорвать их на куски.

Девушка сладко вздохнула, как будто ей было удобно и крепче прижалась к нему, ее грудь уперлась ему в ладони. Она прижалась к его плечу, как ласковая кошечка, и он понял, горько усмехнувшись, что ей снилось что-то свое.

Эрин снилось не то, что Олафу. Она возвращалась из приятных сумерек сна, медленно пробуждаясь. Это был инстинкт, которому она подчинялась. Она прильнула к теплому, упругому, сильному телу, ей просто было так надежнее и удобнее. Его тело согрело ее окоченевшие конечности лучше, чем лучи солнца, и все, что она чувствовала-это легкость, удовольствие и волнение, пока не очнулась и с мгновенно появившейся тревогой уставилась в ледяные глаза Волка.

Глаза Олафа сузились, когда он увидел волну ужаса, поднимавшуюся на ее матовом лице. Потом она оглядела себя. Ее рубаха была задрана, стройные ноги переплелись с его, ее тело изогнулось в неприличной позе, его руки…

Эрин хотела закричать, но застыла, встретившись с его презрительным взглядом. Она лежала так, словно была его любовницей, с удовольствием ощущала его прикосновения, и даже сейчас ее грудь покалывало от касания его ладони.

Вдруг он засмеялся, и этот смех был глухой, как шорох сухих листьев. Пустой, далекий, такой далекий…