Когда Валера с Костей в третий раз вернулись к Башне, уже совсем стемнело, но Семен так и не появился.

– Так где ж его носит? – воскликнул Плющ. – Я уже все обыскал, даже в Дом… этих… ветеранов заглядывал.

– И как там? – поинтересовался Бородин.

– Не знаю, – буркнул сэр Мелиот, – меня сразу выставили. Слушай, может, он за город двинул? На сафари?

– Да не-е… Я у стражника спрашивал, никто наружу не выходил.

– Ну тогда я не знаю!

Валерий оглядел пустынную Центральную площадь, где шарились уборщики при свете факелов, и Главную улицу, осиянную огнями. Там было шумно и весело, как на карнавале, хоть и скромном. Нет, это не Рио-де-Жанейро.

Разглядев в потемках фигуру ночного стража, Бородин громко воззвал:

– Господин стражник!

– Чего тебе, рекрут?

Тусклый фонарь в левой руке блюстителя порядка осветил лица Кости и Валеры.

– У нас третий пропал куда-то, – пожаловался Плющ, – не знаем, где он. Может, случилось чего?

– Отсыпается ваш третий, – проворчал ночной страж. – Встретил тут дружка, скальда задрипанного, распили они с ним бутылочку и спать завалились.

– Нет, ну нормально! – возмутился Бородин. – Мы его тут ищем, а он дрыхнет!

Костя, как ни странно, за товарища не вступился. Вздохнув, он спросил:

– А где тут можно остановиться? На ночлег?

Блюститель закона махнул рукой вдоль Главной улицы.

– Вон гостиница! Вон, видишь, где красные китайские фонарики? Туда топайте.

И Валера с Костей потопали.

Мимо прошествовала большая шумная компания парней и девушек, все в красных легионерских туниках. Парни выглядели достаточно молодо, а крепкие шеи кутались в цветочные гирлянды. Причем и у девушек, и у их друзей мужеска полу на перевязях висели ножны с гладиусами.

И по всему видать, оружие носилось не для форсу, в этом Валерку убеждали быстрые настороженные взгляды, бросаемые легионерами. Да и двигались они легко, пружинистым скользящим шагом – так бойцы из их разведроты ходили по базе, возвращаясь с задания. Просто не успевали отвыкнуть от опасности, отмякали медленно, переводя напряг в расслабуху.

Неожиданно одна из девушек, чей пояс оттягивался аж двумя ножнами, окликнула Костю с Валерой:

– Эй, рекруты! Чего скучаете?

– Одурели совсем с вашим Интермондиумом! – ответил Бородин. – Спать хотим.

Компания расхохоталась и дружно повлеклась к амфитеатру, вроде римского Колизея, только поменьше – оттуда доносился гул, хохот и крики.

– Час ночи уже, если по-нашему-у… – раззевался Костя.

– Да как бы не три… А у них тут самая гулянка!

На главной улице было оживленно и людно, люди бродили поодиночке и парочками, кучковались, веселясь и перекрикиваясь. На пустыре, у южной стены, было светло от костров, и наплывал запах жарящихся шашлыков.

– Чё-то я жрать хочу!.. – шумно вздохнул Валера.

– Пошли быстрей!

Гостиница больше старинный постоялый двор напоминала, чем современный мотель, но было в ней чистенько, даже уютно.

Вышедшая хозяйка, энергичная пожилая дама, сообщила, что переночевать можно бесплатно, поскольку они рекруты, а вот если еще и поужинать…

– Поужинать! – заявили рекруты дуэтом.

– Тогда по четыре дирхема с каждого. Или один ливр. Номер четырнадцать, белье на полочке в шкафу.

Здоровенная деваха, возможно хозяйская дочь, весьма расторопно обслужила новых постояльцев.

На ужин было подано жаркое, хотя Валера так и не понял, что за мясо он ел и с каким гарниром.

Да и какая разница? Главное, что вкусно.

И компот был отменный.

Подобрев, Бородин сказал рассеянно жевавшему Плющу:

– Я там, в каземате… к-хм… сорвался… Ты… это…

– Пустяки, – отмахнулся Костя, – дело житейское! Сам виноват, нечего было язык распускать. Слушай, я все спросить хотел… Ты ж вроде местный – ну я имею в виду, в Приморье родился?

– Уссурийские мы, – сказал Валерий с ухмылочкой.

– А как тогда с квартирой получилось?

– Что снимаю?

– Нет, может, я снова лишнее говорю…

– Да не-е… Просто так уж вышло. Маманя с батей развелись, когда мне тринадцать стукнуло, и он ей квартиру оставил. Год я с ней прожил и не только с ней – сначала отчим у меня завелся, а потом и братец появился – сводный, что ли. Каждую ночь, сволочь мелкая, орал, как поросенок недорезанный. Мать все время невыспавшаяся, нервная, отчим кислый… И я там как бедный родственник! Однажды, помню, назло задержался, у деда на сеновале переночевал. Утром вернулся, а никто и не заметил моего отсутствия! Прикинь? И ушел я к деду жить. Насовсем. Так втроем и жили – я, батя и дед. Потом меня в армию забрали. Полгода не отслужил, как на побывку отбыл – отца хоронить. Разбился! Тридцать лет стажу у него было, ни одной аварии, и на тебе… После похорон дед сразу на малую родину подался, в Ростов-на-Дону. Он где-то в тех местах родился. Казак… Дом он свой продал и все меня к себе зазывал – вот, дескать, как дембельнешься, сразу к нам с бабкой! Я так и сделал. Гульнул, как следует, в море скупнулся, фруктами просто обожрался. Прикинь – один на бахче! Арбузы – во! А потом меня обратно в Азию потянуло… Дед мне на прощанье саблю подарил, – Валерий вздохнул. – Вернулся я в Уссурийск, ни кола, ни двора, зато жена и дитё.

Константин покивал.

– Всегда так получается, – заговорил он. – Планируешь, мечтаешь, а выходит совсем иначе. У меня тоже. Я даже Шимону ничего не рассказывал…

– Кому-кому?

– А-а… Шимон – это вроде прозвища Семен Семеныча. Его по фехтованию самый настоящий самурай натаскивал. Вот он-то его так и называл. Но я не об этом. В общем… – было заметно, что Плющу с трудом дается откровенность. – В общем, служил я. Вернее, не то чтобы служил, а призвали меня, когда восемнадцать стукнуло. Осенью. Учебка в Хабаровске была. Ну я и натерпелся. Домашний мальчик, что ты хочешь! Я до армии не дрался ни разу. Меня били, а я даже не задумывался о том, чтобы сдачи дать! Сам теперь поражаюсь. То ли трус был, то ли… не знаю. Короче, в декабре приняли мы присягу, и повезли нас в Благовещенск. Доехали мы до Белогорска, а дальше надо было на грузовике. Остались мы в пересыльном пункте – салабоны, пара сержантов и старшина. Милославский его фамилия. Погоняло у него было – Князь. Меня какой-то сержант за лимонадом послал в магазин, а Князь самогоном угостился и давай нас строить. Чего, мол, дисциплину нарушаем? И вроде все правильно – кто меня отпускал в магазин? Командир – старшина, а он приказа не давал. Ну а метод внушения известный. Так мне врезал, что я головой о стену приложился. И все как-то поплыло, помутилось… Погрузили нас на «шишигу»… на «шестьдесят шестой».