еврейский ритуал перед лицом неминуемой смерти. Когда мы знаем, что вот-вот умрем, мы читаем молитву под названием Шма Исраэль.

«Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь один! Люби Господа, Бога твоего, всем сердцем своим, и всей душою своей, и всем существом своим».

Интересно, было ли у них время таким образом примириться со своей участью, было ли оно у других евреев, направляемых в газовые камеры в Биркенау? Я могу только представить, что с ними происходило. После того как они с трудом выбрались из грузовика вместе с другими евреями, приговоренными к смертной казни, они, скорее всего, услышали резкие немецкие голоса, приказывающие им идти к яме, вырытой их сыном и другими сыновьями еврейского народа. Перл и Эмануэль не говорили по-немецки; должно быть, они были совершенно сбиты с толку. Я подозреваю, что их последние минуты были потрачены на мучительные размышления о том, что нацисты могут сделать с остальными членами их семьи.

Я сомневаюсь, что они уставились бы на направленные на них ружейные дула. Очень многие были убиты выстрелом в спину. Один из них услышал бы пули, убившие другого, за долю секунды до того, как тоже упасть. Иногда после резни земля еще некоторое время гудела — это те, кто был похоронен заживо, тщетно пытались откопаться и вылезти наружу. Больше всего на свете я надеюсь, что они уже не дышали, когда на них посыпалась земля. Я молюсь, чтобы почва не сдвинулась с места после того, как лопаты были брошены в кузов грузовика, служивший катафалком, и рабов увезли, чтобы привезти на ту же работу снова, в другой день.

Все это время жизнь в гетто становилась все тяжелее и тяжелее. Все до единой семьи страдали от голода. Старики теряли сознание и умирали на улицах. Дети, которым разрешали выйти из дома, просили милостыню на тротуарах. Столовая, созданная общественными лидерами, давно перестала функционировать. Добросердечный молодой человек по имени Давид Голдман, который готовил еду специально для детей, заболел тифом и скончался. Тесные антисанитарные условия жизни привели к тому, что тиф распространился по всему гетто, как лесной пожар.

Очень скоро все стало еще хуже. В течение двух предыдущих лет мы жили без электричества, в темноте после захода солнца. Однако 23 октября гетто внезапно ярко осветилось уличными фонарями, которые не работали с 1940 года. Включились все огни по периметру нашей тюрьмы. Люди были ослеплены ярким светом, а их расшатанная психика пришла в еще большее смятение. Если напрячься, я смогу вспомнить, как выглянула в окно после наступления сумерек и осознала, что на улице стало светлее, чем днем. Свет дал нам понять, что нам негде спрятаться.

Откуда ни возьмись появились украинские добровольцы-нацисты, одетые в черную униформу и вооруженные автоматами. К ним присоединились поляки и литовцы.

«Все они были в стальных шлемах и вооружены, как для самого серьезного боя. Вскоре послышались звуки стрельбы и появились первые жертвы», — вспоминает мой отец в книге Изкор. — «При свете ангелы смерти, окружившие нас, лучше видели живые мишени, по которым они намеревались стрелять, и, таким образом, могли лучше насладиться зрелищем мучений, которые они собирались причинить обитателям гетто».

Чтение подобных описаний, найденных мною в книге, помогло возродить воспоминания, похороненные глубоко внутри. Во мне всегда жили смутные ощущения того, как я слышала стрельбу, испытывала ужас и наблюдала за покореженными болью лицами людей, с которыми я жила. Было больно воскрешать в памяти те ужасные дни. В то же время, благодаря свидетельским показаниям моего отца, написанным после войны, я смогла встроить эту часть моего детства в контекст и в историческую хронологию.

Через шесть дней после того как гетто осветили прожекторами, тревога содержащихся в нем евреев достигла апогея. Люди четко осознали, что их будут депортировать в лагеря смерти. В клубящемся тумане противоречащих друг другу слухов они собрались у штаб-квартиры Юденрата, требуя ясности. Возбуждение толпы пророчило серьезные неприятности Гансу Пихлеру, региональному командиру Шуцполиции, подразделению нацистского рейха. Он решил сменить общественное настроение и рассудил, что введение немецких войск не даст желаемого эффекта. Поэтому он передал проблему самому Юденрату — другими словами, лидерам еврейской общины, — поставив перед ними незавидную задачу по выполнению немецких указов.

Мой отец так описывает эти события в книге Изкор: «Вечером явилось гестапо во главе с мейстером Пихлером. Пихлер приказал еврейской полиции и санитарным работникам успокоить толпу, объяснить им, что „все в порядке“, и заверить людей, что все они останутся в гетто и никого не депортируют».

Я предполагаю, что мой отец был одним из тех, кто 29 октября 1942 года вышел по приказу нацистов к взволнованным людям, чтобы взять ситуацию под контроль. Если это так, ему пришлось, по приказу гестапо, предупредить своих соплеменников о том, что любой, уличенный в распространении ложных слухов о депортациях, будет расстрелян. У толпы не было иного выбора, кроме как разойтись. Само собой разумеется, все эти заверения были ложью.

Позже мой отец напишет: «Тем же вечером группа еврейских надзирателей, а с ними немецкие и украинские полицейские, вооруженные автоматами, появились на вокзале, где уже собрались сотни еврейских мужчин, женщин, детей и даже крошечных младенцев, родившихся в тот день или накануне».

Важно подчеркнуть, что у еврейской полиции не было оружия, только дубинки для сдерживания толпы. Немцы не вооружали еврейских надзирателей, опасаясь, что те набросятся на своих мучителей и откроют огонь. Когда я сидела и читала книгу Изкор, я чувствовала всю ту боль, через которую прошел мой отец, пока петля вокруг гетто затягивалась все туже.

В течение всего того дня несколько сотен евреев из соседних городов и деревень под дулом пистолета загнали за частокол из колючей проволоки, наспех возведенный в поле рядом со станцией, примерно в миле к северо-востоку от гетто.

С течением времени толпа волновалась все больше. День перешел в ночь, а все новых и новых евреев вытаскивали в поле, подталкивая прикладами винтовок, издевались над ними. Гестапо обвиняло в беспорядках еврейских надзирателей. И здесь я уверена, мой отец говорит в книге именно о приказах, которые он сам получил: «Mach mal Ordnung mit dem Juden-Gesindel»[4]. Очевидно, немцы хотели, чтобы еврейские надзиратели применили насилие против своего собственного народа. Становится понятно, что, когда такие, как мой отец, не смогли выполнить требования немцев, гестапо ворвалось внутрь частокола и начало избивать людей. Отец писал, что гестаповцы «бросились в толпу, чтобы навести порядок среди младенцев и их матерей, которые просто в течение суток стояли и ждали поезда, пребывая