Мой отец не называет в своих воспоминаниях пункта назначения поезда. Возможно, на том этапе он действительно и сам его не знал. Я думаю, немцы крайне маловероятно сообщили бы им, что поезд направлялся в Треблинку.

Треблинка — слово, которое заставляет меня содрогаться по сей день. Его мир должен помнить, даже если самого места больше не существует. Немцы уничтожили лагерь в 1943 году, пытаясь скрыть доказательства своих военных преступлений. Все, что сегодня стоит на этом месте, — это гигантский каменный мемориал в стиле неолита, окруженный морем острых камней в форме акульих зубов, направленных в небо. У подножия центральной части памятника лежит камень в форме обожженной книги, на котором начертаны слова: «Больше Никогда».

Треблинка была спрятана в лесу, в 80 километрах к северо-востоку от Варшавы. В лагере активно работали шесть газовых камер. Он был одним из шести концлагерей, построенных нацистами с единственной целью: уничтожить 2 миллиона польских евреев. Со свойственной немцам продуктивностью и в целях ускорения массового убийства евреев нацисты наладили железнодорожное сообщение между Треблинкой, Варшавским гетто и Центральной Польшей, где мы и жили.

Похоже, где-то в офисе Третьего рейха сидел настоящий извращенец, по совместительству специалист по статистике, который не поленился подсчитать дополнительное количество железнодорожных путей, перекрестков и сигналов, необходимых для обеспечения точного и бесперебойного передвижения поездов смерти. Психопаты не смогли бы осуществить Холокост в одиночку: им помогала целая армия соучастников-дронов, хорошо образованных профессионалов, которые обеспечивали рутинную логистику бойни в самых что ни есть промышленных масштабах. Интересно, что случилось с этим маленьким человечком и его точилкой для карандашей, его аккуратными тетрадями по математике в синюю клетку и таблицей умножения на последнем листе? Пережил ли он войну? Оказался ли он на скамье подсудимых на Нюрнбергском процессе? Или ему удалось ускользнуть и вновь, после окончания войны, стать администратором на железной дороге? Этот статистик, возможно, и не нажимал на курок лично, не спускал баллон с «Циклоном Б» в желоб газовой камеры, но он, несомненно, тоже был военным преступником.

Последняя крупная депортация из Варшавы в Треблинку состоялась в понедельник, 21 сентября 1942 года. Для большей части мира — просто еще один обычный день, но мы называем его Йом-Киппур, День Искупления. Это самый священный день в еврейском календаре. Мы верим, что в этот день Бог решает судьбу каждого человека, и в этот день мы просим прощения за грехи, которые мы совершили в течение предыдущего года.

Выбор даты для этой последней поездки на поезде не мог быть более жестоким. Судьба евреев была окончательна предрешена нацистами. Всякая надежда на спасение угасла.

В конце концов они пришли и за нами.

Мой отец так описывает ночь перед тем, как первые евреи Томашув-Мазовецки сели в поезда, идущие в Треблинку:

«Всю ночь напролет эти несчастные люди ждали поезда, получив строгий приказ не трогаться с места. Евреи продолжали прибывать, пешком или на телегах — подгоняемые немецкими или украинскими дубинками и прикладами винтовок. Фашисты также вымещали свой гнев на еврейской полиции, которая изо всех сил старалась облегчить страдания интернированных, давая им воду или разыскивая родителей детей, заблудившихся и потерявшихся в суматохе».

Я знаю, что здесь описан личный опыт моего отца. Его избили прикладами за то, что он пытался проявлять к людям сострадание. Я помню, что видела, как он возвращался домой той ночью с запекшейся кровью на лице, а моя мать пыталась его отмыть. На следующий день он был вынужден снова выйти на улицу. Он пишет:

«На рассвете в пятницу, 30 октября, большинство евреев втиснули в железнодорожные вагоны, семьи разлучили. Поток евреев, изгнанных из своих городов, все не кончался.

На площади вокзала не хватало места для всех прибывших, поэтому некоторых из них отправили в город, чтобы затем депортировать вместе с евреями Томашува в неизвестном направлении.

Некоторых из них просто застрелили. Остальными забили пустые заводские цеха. Местные евреи хотели дать им еду и воду, но украинцы не позволяли им это сделать».

30 октября поезда для перевозки скота доставили в Треблинку более 7500 евреев из Томашув-Мазовецки. Все эти люди были отравлены газом, а затем сожжены на открытых кострах.

Апокалипсис обрушился на наше гетто на следующий день, в субботу, которую евреи называют Шаббат. Мы проснулись рано утром от грома ружейных прикладов, выбивающих входные двери квартирок.

Они пришли за мной, четырехлетним ребенком. Мы направлялись на селекционный отбор.

Отбор.

Слово, леденящее душу так же, как Треблинка. Что оно означало?

Жизнь или смерть.

Глава 4. Большой палец Калигулы

Еврейское гетто, Томашув-Мазовецки, оккупированная немцами Центральная Польша

31 ОКТЯБРЯ 1942 ГОДА / МНЕ 4 ГОДА

На тот случай, если мы не поняли сообщение с первого раза, оно повторялось на польском и идише. Солдаты орали в рупоры, выкрикивали команды, которые понимал и боялся каждый еврей: «Алле Юден раус» («Все евреи на выход»).

Слова эти были полны яда. Охранники прекрасно знали, насколько жестоким будет этот день. У них были свои приказы. Независимо от того, сколько раз они убивали раньше, они настраивали себя на то, чтобы пролить еще больше крови. Они создавали замешательство и панику, ломая наше сопротивление, чтобы было легче загнать нас туда, куда они запланировали.

Мама успела накинуть на меня пальто в попытке защитить от холода. Мы, спотыкаясь, вышли во двор, пронырнули под аркой и оказались на улице. Нас окружали охранники в разноцветной униформе, они выкрикивали приказы со всех сторон. Их глаза выпучились от ненависти и напряжения, ведь орать бесконечно занятие не из простых. Некоторые откинулись назад, натягивая удушающие ошейники на рвущихся вперед псов, пытаясь придержать их. Собаки давно учуяли ужас, исходящий от толпы замученных людей. Их слюнявые, стальные челюсти жаждали узнать, каков этот ужас на вкус. Им не терпелось полакомиться им. В нетерпении они расцарапывали когтями булыжники. Эти ужасные, смертоносные твари. Рычащие, кидающиеся, беспощадные.

Внизу, на булыжной мостовой улицы Кшижова, я почувствовала себя еще меньше, чем когда-либо прежде. Все солдаты возвышались надо мной, как горы. Сквозь полузакрытые глаза я оглядывала наших мучителей. Я старалась не крутить головой, чтобы не привлекать внимания кого-либо из окружающей нас стены шлемов с черепами, скалящих зубы, как стая волков, какого-либо из покореженных ненавистью лиц, источающих желчь.

Я не знала, чем были вооружены солдаты. Я только знала, что они выглядели опаснее трескучих винтовок и пистолетов. Все это время солдаты размахивали оружием из стороны в сторону. Я боялась, что они могут