Это я. Мои глаза, мой нос, мой рот. Глаза, пожалуй, почти: я бы никогда не сумела взирать на мир с таким хладнокровным прищуром, как это делала сеньорита Ферреро. Видя такие глаза, хочется выцарапать их ногтями.

Так вот почему администраторша так уверенно заявила, что я, а не кто-то другой приехала за вещами! Вот почему Ксавье опознал меня как Веронику Ферреро — потому что я была ее двойником, точнее, кое-кто позаботился сделать все, чтобы я им стала.

Если бы меня взяли с этой сумкой, этим пистолетом, который, несомненно, принадлежал ей, и особенно — этим опасным документом, удостоверяющим мою личность, мне бы настал конец. Конечно, я бы в конце концов сумела доказать, что я не та, за которую меня выдают, но для этого мне пришлось бы затратить немало усилий.

Но постойте, почему же «взяли»? Так ли уж обязательно попадаться живой тем, кто меня ищет, — а их должно быть немало, поскольку я личность весьма опасная? Скажем, происходит небольшая автокатастрофа. Или меня сбивает машина, и, как назло, насмерть, или происходит другой случай, более или менее несчастный. Жертва малость изуродована, но более чем узнаваема. Татуировка, одежда, прическа, пистолет, паспорт, наконец…

Никто не знал меня в Париже, кроме Дениса. Никто не смог бы опознать меня с уверенностью. Я была чужая, а чужой — это еще хуже, чем никто. Поэтому они — эта Вероника и ее сообщник — убили моего спутника, захватили меня, переодели в ее одежду, не забыли и о фирменном опознавательном знаке — татуировке, где витиеватые буквы легко складывались в слова: «Nemo me impune lacessit». Черт возьми, да это же латынь! И что значит эта надпись? В университете я, конечно, изучала латынь, но…

С nemo все ясно — это «никто», me — «мне» или «меня». С impune дело обстоит сложнее, но на подмогу приходит французское impunément — «безнаказанно». Никто меня безнаказанно…

«Никто не тронет меня безнаказанно» — не больше и не меньше. О-о, такой девиз многое говорил о его обладательнице! Во всяком случае, ничуть не меньше, чем паспортные данные.

Интересно, кто делал татуировку. Судя по всему, это был профессионал, а если так, то не исключено, что у парочки — террористки и ее приятеля — был сообщник. Если же это оказался человек со стороны, то он, скорее всего, валяется теперь с перерезанным горлом. Что дальше? Дальше, допустим, сеньорита занялась убитым, а блондин в сером костюме погрузил меня в багажник и поехал туда, где предполагалось устроить инсценировку ее гибели. То есть я погибла бы по-настоящему, а Вероника Ферреро, само собой, нет.

Да, эти двое здорово все рассчитали, не предусмотрели они только одного: что двое угонщиков украдут машину и обнаружат меня.

Если рок существует, то он определенно на моей стороне, и, поняв это, я немного повеселела. А пока…

«Если не можешь ничего сделать, сделай хоть что-нибудь», — сказала я себе. Раз уж у меня была сумка этих мерзавцев, нелишне было бы до конца разобраться с ее содержимым.

Нырнув в сумку, я выудила оттуда в следующем порядке:

а) шелковый шейный платок весьма изысканной работы;

б) карту Парижа;

в) открытую пачку тампонов (я не шучу);

г) выключенный мобильный телефон без сим-карты и зарядное устройство для него;

д) футляр для солнцезащитных очков;

е) сами очки (разбились, возможно, тогда, когда меня укладывали в багажник);

ж) расческу;

з) зеркальце в изящной оправе;

и) маленький флакончик туалетной воды, причем дорогой и отменного качества;

к) женские ботинки типа армейских и

л) хотите верьте, хотите нет — толстенный том сочинений товарища Ленина на испанском языке. Он-то и оказался тяжелее всего, и именно из-за него мое бедное плечо так ныло.

Честно, я очень люблю книги (и не только детективы), но с этой я поступила жестоко, прямо-таки варварски. Я выдрала все страницы из переплета, отправилась в туалет и с садистским наслаждением мелкими порциями спустила половину в унитаз. Вторую половину я уничтожить не успела, потому что то ли сбоку, то ли снизу, то ли сверху раздались протестующие вопли кого-то, кому шум воды в бачке мешал спать. Вернувшись в свою конуру, я забросила переплет и оставшиеся страницы за кровать. Там лежал толстый слой пыли, и я была уверена, что Ленина не обнаружат вплоть до второго пришествия.

Больше в сумке ничего не оказалось, кроме резинки для волос, о которой я уже говорила и которая сквозь дырку провалилась в боковой карман. Разбитые очки я положила в футляр и сунула под кровать. Карту, тампоны, мобильник, расческу, зеркало, туалетную воду и ботинки я пока оставила, решив, что они еще могут мне пригодиться.

Что же до платка, то у меня просто руки чесались изодрать его ну в очень мелкие клочья, но он был такой красивый — пестрые бабочки порхали по бирюзовому полю, — что я сжалилась. Я пощадила платок, решив, что использую его, чтобы удавить им мадемуазель Ферреро при встрече, хотя и сомневалась, что она позволит мне это сделать.

Я храбрилась, подбадривая себя всякими глупостями, а на самом деле мне было страшно. Потому что если такая, как эта Вероника Ферреро, убийца до кончиков ногтей, идет на подобные меры, чтобы скрыться от кого-то, это значит, что она сама его до смерти боится. И если этот неведомый некто вдруг решит, что я — это она, и каким-то образом выйдет на меня, мне придется туго. И даже очень…

От этой мысли холодок пополз у меня вдоль позвоночника. Я одна. У меня нет друзей. У меня нет документов, удостоверяющих мою личность. Мне не к кому обратиться. Денег, которые есть у меня, надолго не хватит. Один человек уже узнал меня — то есть ее, Веронику Ферреро. Что, если она числится в розыске? Если ее портрет помещен во всех газетах? Люди слепы и частенько не видят того, что творится у них под носом, но нельзя же ходить по такому городу, как Париж, и надеяться, что все окажутся слепыми.

Мне стало не по себе. Я отвернулась — и тут заметила пистолет, о котором совсем забыла. Оружие. Настоящее оружие, которое может защитить… в случае чего, хотя я предпочитала не думать об этом.

Я постаралась вспомнить все, что знала о пистолетах, все, что читала в моих любимых детективах и видела в кино. Когда хочешь убить кого-то, целишься и нажимаешь на спуск. Еще: в этом случае пистолет должен быть снят с предохранителя, который служит для того, чтобы ненароком не всадить пулю в себя или в кого-нибудь другого. Обойма вставляется через рукоятку — это я видела в каком-то фильме. Отработанные гильзы отлетают в сторону через особое отверстие.

Я взяла пистолет Вероники в руки. Взвесила его на ладони, следя на всякий случай, чтобы дуло было направлено от меня. Потянула за предохранитель — он подался так легко, что я даже удивилась. Я мгновенно испугалась, что треклятая пушка выстрелит у меня в руках, и вернула предохранитель в прежнее положение. Внимательно оглядела рукоятку, держа пальцы подальше от спускового крючка. Кажется, я нажала на что-то, и обойма сама выпала на пол, к моим ногам.