— Н-да, — сказал Мазур. — Обязательно растолкую...

— Ну, это еще довольно безобидно, — сказал Роговин. — А вот я буквально неделю назад в городе наблюдал картину маслом... Вылезает из-за руля белого «Ягуара» богато декорированная брюликами холеная красоточка-гачупино, по всем признакам — дамочка из высшего общества. Только на платье у нее — между прочим, из одного из лучших магазинов — вышивка, какую делают исключительно проститутки из индейских деревень. Они там есть, этакие официальные продажные женщины. Знаете что? На площади Дель Соль есть хороший книжный магазин, «Гарсиласо», недавно вышел отличный толстый фотоальбом индейских вышивок и узоров — с толкованием всего, имеющего значение. Вот только дизайнеры на него явно не обращают внимания. Купите и подарите девушке, пусть в другой раз будет осмотрительнее. Мода столицей не ограничивается, по всей стране пошла, так что у индейцев есть возможность понаблюдать. И при всей своей внешней бесстрастности похохотать про себя...

— Спасибо, учту, — сказал Мазур. — Вы что же, хорошо разбираетесь?

— Я тут третий год торчу. Просто необходимо было заиметь какое-то хобби — виски и прочие жизненные удовольствия к таковым не отнесешь. Вот и выбрал... Пойдемте?

Действительно, убийственным армейским гостеприимством Глаголев их ушибать не собирался: при обилии и разнообразии закусок всего-то бутылка французского вина (конечно же, для Исабель) и бутылка виски (пустяк для них троих).

Разговор не то, чтобы не клеился — можно сказать блуждал впотьмах без дороги. Общих воспоминаний у них с Глаголевым не было (да Мазур и не любил ударяться в воспоминания о пережитом), общих знакомых — тоже (были двое, но оба среди живых уже не числятся). Так что говорили о чем попало, на что мысль наткнется — о здешней кухне, о том, как идут дела на Ирупане. Исабель больше помалкивала, хотя скованной и не казалась. С любопытством покосилась на диван, где лежала гитара — явно Глаголев и здесь не отказался от прежних привычек, любил он, как Мазур помнил, иногда побренчать. Перехватив ее взгляд, Глаголев обаятельно улыбнулся:

— Немного музыки, сеньорита?

Она легонько подняла брови:

— Это ваша, сеньор генерал?

А ведь Глагол ей не представлялся по званию, подумал Мазур. Ну конечно, они и так знают — шефы Исабель. Может быть, их наши же и поставили в известность — дабы придать Глаголеву больше авторитета в глазах здешней публики, с которой ему приходится общаться...

— Конечно, — сказал Глаголев. — Кому бы я здесь позволил свою держать?

У Мазура сложилось убеждение, что генерал только рад был, натолкнувшись на новый поворот в скромном застолье. Поднялся (его движения остались прежними, несмотря на годы, отточенными, словно заранее разложенным в уме на серию), взял гитару, не настраивая (видимо, не было необходимости), взял несколько аккордов:

В красном сне,

в красном сне,

в красном сне бегут солдаты,

те, с которыми когда-то

был убит я на войне,

в той далекой стороне,

в этом красном, красном сне...

На лице Исабель изобразилось явственное непонимание — ну конечно, порой, даже овладев разговорным иностранным, не всегда понимаешь песни на нем...

Очень похоже, Глаголев искренне отдыхал душой, у каждого к тому свои способы. Закончив песню, он почти без перерыва начал вторую:

Отшумели песни нашего полка,

Отзвенели звонкие копыта.

Пулями побито днище котелка,

Маркитантка огня убита.

Нас осталось мало: мы да наша боль,

Нас немного и врагов немного,

живы мы покуда, фронтовая голь,

а погибнем — райская, дорога...

Мазур вдруг подумал: еще покойный Кацуба как-то упоминал мельком, что Глаголев, доводись ему взять гитару, поет исключительно песни о войне — ну разве что еще иногда «Yesterday». Очень может быть, что тогда Мазур не угадал причину, а вот теперь, став гораздо старше, понял...

Оба они с Глаголевым были — центурионы рухнувшей Империи, в любую минуту готовыми по сигналу рвануться вперед. В случае если все же грянет «день Икс», Глаголеву предстояло со своими танками и десантурой совершить бросок на Бонн, а оттуда, приняв подкрепления, развивать наступление на Париж если только янкесы его не остановят ядерными ударами. В соответствии с той же диспозицией Мазуру сотоварищи предстояло в авангарде морской пехоты высадиться в Марселе, не заморачиваясь пошлостями вроде документов и въездных виз а, впрочем, амеры могли уронить бомбу и на Марсель. В рамках глобальной стратегии — что им по большому счету тот Марсель?

«День Икс» так и не грянул, Империя рухнула, ее центурионов понесло течением непредсказуемо. Однако меж ними двумя есть существенная разница. Глаголев, сугубый профессионал войны, бойцовый пес, мастерски надрессированный Империей, никогда в жизни не воевал — и никогда уже не будет. А вот Мазур больше тридцати лет окаянствовал чуть ли не по всему глобусу. Все его войны были, глядя откуда-нибудь с земной орбиты, микроскопическими — но шли-то они всерьез, с кровью и смертью, с личными кладбищами у многих участников. Может, этим и объясняется то, что сам он, взяв в руки гитару, к военным песням обращается редко, а Глаголев только их и поет? Лучше и не пытаться представить себе, каково это: быть генералом, всю сознательную жизнь готовившимся к войне, да так на нее и не попавшим...

— У вас очень понятные... нет, не так... занятные генералы, — сказала Исабель, когда они возвращались в столицу.

— Почему? — спросил Мазур.

— Ни один наш генерал или адмирал не посадил бы с собой за стол младшего офицера, пусть даже девушку, не угощал бы ее вином и не пел бы с гитарой. Ну разве что питал бы в отношении нее тайные замыслы...

Мазур усмехнулся:

— Такие уж у нас генералы, Белль...

— Как вы меня назвали? — взглянула она с любопытством.

— Белль, — сказал Мазур. — Вы ведь должны знать, что это означает на французском? Вот видите. Когда встречается имя Исабель, так и хочется сократить его до Белль...

— Да, я знаю, вы, русские, любите совращенные женские имена. У нас это тоже в ходу, но редко...

— Сокращенные, — машинально в который раз поправил Мазур, на сей раз не удержавшись от улыбки — очень уж забавную ошибку она допустила. — Да, Белль... Был в свое время такой знаменитый французский мюзикл. По роману «Собор Парижской Богоматери». У нас его перевели на русский. Вы тогда были еще школьницей, не помните...

— Отчего же! — живо возразила она. — Я его слушала в лицее, в старших классах. Тогда у девчонок была мода на ретро... ну, не особенно древнее ретро. И на испанский у нас его тоже переводили, — она промурлыкала: — Тарам-тим-па... — и старательно довела до конца. — Вы узнали, или мне, как у вас говорят, медведь на ухо поступил?