Уже через пару минут они, благодаря Тарасову, благополучно миновали охранника, поднялись на второй этаж и оказались в длиннющем коридоре, освещенном лампами в круглых толстых плафонах с рифленым стеклом. Из-за этого стекла свет рассыпался блестками, что показалось Федору удивительно красивым. Все-таки театр есть волшебство, и оно зачастую скрывается в деталях. Никогда прежде он не был в служебных помещениях и теперь с любопытством оглядывался. Ничего особенного, впрочем, вокруг не наблюдалось, особенным театр делали люди, которые здесь работали.

– Сначала зайдем к Зубову, – бросил Тарасов через плечо. – Видишь, вон дверь в его кабинет открыта, значит, сам на месте. В нашем театре он и художественный руководитель, и главный режиссер. Одним словом – небожитель.

Тарасов возглавлял их маленькую процессию, заставляя Федора семенить, поскольку его длинные ноги шагали гораздо шире, чем режиссерские. Впереди по правую руку действительно виднелась открытая настежь дверь, из-за нее доносились голоса. Возле двери, так, чтобы его не видно было из кабинета, стоял высокий седой старик с тростью. Длинное лошадиное лицо с крупным носом, глаза под тяжелыми веками, мощные руки, лежавшие на набалдашнике, – все это заставило Федора поверить, будто это и есть главреж. Однако Тарасов шепотом пояснил:

– Тройченко, почетный директор театра. Ну, ты понимаешь, почетный – значит уважаемый, но списанный по возрасту. Практически местное привидение – появляется когда и где хочет, может разгуливать по всему театру, на него никто давно не обращает внимания.

Федор подумал, как это можно не обращать внимания на такого огромного деда, но сказать ничего не успел – они подошли уже слишком близко. Из кабинета между тем донесся до них сильный женский голос, страстно что-то говоривший.

– День добрый, Игорь Акимович, – вполголоса поздоровался Тарасов. – Сам занят?

– Да вот, актриса у него, – ответил старик густым низким голосом. – Скандалить изволят.

– Которая актриса? – Тарасов пока еще не пытался заглянуть в кабинет, да и Федора держал на расстоянии.

– Марьяна Гурьева, наша новая прима.

– Да ее же приглашали только на одну роль!

Старик повел кустистыми бровями:

– А теперь будет играть и другие роли, потому что ее просят остаться.

Тут Тарасов спохватился и представил:

– Кстати, мой друг Федор Буколев, занимается антикварными книгами и вообще… антиквариатом. Пришел посмотреть на театральные реликвии. А это Игорь Акимович Тройченко, почетный директор театра. Наш старейшина. Вождь племени, можно сказать.

Старик обнажил в улыбке крупные фарфоровые зубы, сделавшись неожиданно по-настоящему устрашающим. Эдакий щелкунчик, посредством темной магии увеличившийся в размерах. А роль злого волшебника, надо думать, с успехом исполнил его стоматолог. «Наверное, в молодости этот Тройченко был чертовски красив, – подумал Федор. – Странно, что должность занимал административную. Если бы мне сказали, что он был ведущим актером, я бы сразу поверил».

Тем временем Марьяна Гурьева, актриса, находившаяся в кабинете, закончила свою пламенную речь и выскочила в коридор, решительно захлопнув за собой дверь. Федор охватил ее всю любопытным взглядом. Она была небольшого роста, субтильная, но с весьма выдающимся бюстом, красоту которого подчеркивала обтягивающая кофточка. Приятные черты лица, тонкий носик и родинка над верхней губой – не бог весть какая внешность, если бы не странная притягательная аура, окутывавшая ее, словно запах легких духов. То, как она двигалась, как смотрела, как наклоняла голову – все было удивительно приятным и заставляло сердце сладко сжиматься.

– Ах, здравствуйте! – воскликнула актриса, увидев перед собой всю честную компанию. – Тут, оказывается, очередь? Ну, так можете заходить.

– Подождите, деточка, – попросил Тройченко и взял Марьяну за запястье своей огромной узловатой клешней. – О каком таком браслете вы там спорили с Зубовым?

– Боже мой, какая разница?! – воскликнула Марьяна, с усилием вырвавшись. – Самый обычный браслет! Я надевала его на премьеру.

– Но я слышал, что прозвучала фамилия Лернер.

Тарасов с Федором молниеносно переглянулись и теперь уже гораздо более внимательно посмотрели на актрису. Ее глаза горели праведным гневом.

– Зубов решил, будто браслет раньше принадлежал Лернер. Но все это чушь собачья. Откуда бы я его взяла, спрашивается? Обычный браслет, я его купила как-то по случаю в одном магазинчике… Он мне просто понравился! Не понимаю, почему я должна отчитываться за свои собственные покупки.

И Марьяна уставилась на Тарасова, словно только что его заметила. А может, так и было. Поглощенная своими переживаниями, она, кажется, до сих пор не видела ничего вокруг.

– Привет! – сказал режиссер и улыбнулся жабьей улыбкой. Его кривой нос уполз в сторону.

Вероятно, это была какая-то особая форма приятия, потому что Марьяна Гурьева Тарасову безусловно нравилась. Федор понял это с первого взгляда.

– И тебе привет, – бросила та. – Всем вам большой привет, а я ушла!

Она круто развернулась и удалилась по коридору, возмущенно стуча каблучками. Мужчины проводили ее задумчивыми взглядами.

– Игорь Акимович, ты первый, – Тарасов указал на кабинет.

Однако почетный директор наотрез отказался заходить.

– Да я, собственно, просто мимо проходил, когда услышал, как они ссорятся. Невольно стал прислушиваться. Мне вовсе и не надо к Зубову. А вы идите, идите… Помощница Владислава Арсеньевича руку сломала, так что доступ к телу свободен.

Старик развернулся и двинулся в том же направлении, что и Марьяна Гурьева. Актриса уже скрылась, но у Федора создалось впечатление, будто Тройченко намерен ее догнать. Шел он поспешно, и его трость издавала зловещий стук.

– Пойдем, – предложил Тарасов Федору. – Раз уж пришел в театр, надо засветиться у главрежа, это обязательная процедура, как омовение рук перед обедом. Пусть уж он нас благословит, и тогда мы побродим по коридорам.

Он побарабанил по двери костяшками пальцев и, услышав приглашение войти, переступил порог. Федор шагнул в кабинет вслед за ним. За большим столом у окна сидел человек удивительной внешности. Его лысина, как карта мира материками, была покрыта старческими пятнами. «Весь в фоксах, – усмехнулся про себя Федор. – Как настоящий раритет». Лисьими пятнами или, на жаргоне коллекционеров и реставраторов, фоксами, назывались рыжеватые или бурые пятна на листах старой бумаги. «Люди тоже окисляются со временем», – решил Федор.

Впрочем, если бы не эта пятнистая лысина, Зубову никто не дал бы его лет. Когда он поднялся навстречу гостям, Федора поразила его подтянутая фигура. Да и вообще весь он дышал свежестью и силой. Здоровый цвет лица, ясные глаза, красивые руки…

– День добрый, Андрей, – поприветствовал режиссера Зубов. – Кого это ты мне сегодня привел?