Он обнял и поцеловал Париса, со слезами его поцеловала царица Гекуба, брат Гектор обнял его с улыбкой на обезображенном лице — он уже совсем не сердился, Деифоб поприветствовал его без особой симпатии, но уже и без злобы. Только Кассандра долго не хотела к нему подходить и всё плакала.

Вместо траурного пира во дворце устроили пир праздничный. На радостях прощённый со строгим предупреждением Агелай напился и весь вечер лез к Парису целоваться.

Меньше всех веселился сам виновник торжества. Он понимал, что семья у него теперь появилась не случайно: она была нужна для страшной мести, которую готовили ему и его родным рассерженные богини, и этот день приблизил их месть. Но ведь всякий день приближает к смерти, а раз так, то лучше уж пусть к ней приближают такие дни, как этот. Парис не строил иллюзий, лёгкая победа не отбила ему разум: никакой он не защитник Трои, и победил сегодня не он, а тот, кто управлял им во время боя, — тот таинственный тренер. А он, Парис, Кассандра права, послан на погибель Трое. И ему стало жаль и добродушного царя Приама, и царицу Гекубу, и несчастную Кассандру, и мужественного Гектора, и даже вздорного Деифоба. Они все обречены, но сделать ничего нельзя: такое уж предопределение, такова воля богов, и изменить её не в силах ни он, ни Кассандра, ни, наверное, сами боги.

Вечером Парис вышел из дворца в сад. Ему вдруг захотелось поиграть на свирели, но, ощупав все складки одежды, он понял, что потерял свирель в этой суете. «Наверное, так надо, — подумал он. — Ведь я уже больше не пастух». Он осмотрелся. Вокруг между деревьями в ярком свете луны стояли мраморные статуи, изображавшие богов. Среди этих статуй Парис вдруг увидел своего тренера. Он опирался на длинный лук и надменно глядел на своего ученика.

— Значит, выходит теперь, что я что-то вроде принца, — сказал Парис, то ли обращаясь к тренеру, то ли к самому себе.

— Отчего же «вроде»? — отозвался тренер. — Принц и есть.

Парис вздрогнул от неожиданности. Конечно, он надеялся и очень хотел поговорить с таинственным незнакомцем, но думал, что тот не захочет с ним разговаривать, так высокомерно он смотрел.

— А почему вы мне сегодня помогали? — быстро спросил Парис.

— Одна знакомая богиня попросила.

— А у меня тоже есть одна знакомая богиня, — решился похвастаться Парис, — даже три, то есть… А вы, наверное, сами бог?

— Наверное, бог, — едва заметно усмехнулся незнакомец.

Парис немного подумал, от волнения покусывая губы, а потом вдруг ткнул себя пальцем в грудь и представился:

— Парис, можно Александр.

— Феб, можно Аполлон, — вновь усмехнувшись, передразнил его тренер.

Парису стало стыдно, что он сам не узнал такого знаменитого бога. Это могло бы быть простительно пастушку, но непростительно для троянского царевича.

— Насколько это вообще возможно между богом и простым смертным, — вдруг сказал Аполлон.

Парис вздрогнул и недоумённо на него посмотрел.

— Ты сейчас хотел предложить мне свою дружбу, но не знал, как это сказать, — пояснил бог.

Парис оторопел:

— Да, действительно. А как вы это узнали?

Аполлон с досадой махнул рукой, вновь опёрся на лук и отвернулся.

— Так значит, ты говоришь, показатели хорошие? — переспросил громовержец Зевс, скептически глядя на стоявшего перед ним Гермеса.

— Отличные, Кроныч, просто замечательные показатели.

— Ну да, ну да. Значит, урожайность, рождаемость, производительность труда… Это мы всё рассмотрели, а как у нас обстоят дела со смертностью? Ты об этом ещё не докладывал.

— Со смертностью… — Гермес немного замялся, но тут же бодро ответил: — С ней тоже всё отлично. Низкая смертность, очень низкая.

— И насколько низкая? — продолжал выпытывать Зевс. — Конкретно, сколько людей умерло за последний месяц?

Гермес смущённо отвернулся:

— Конкретных данных не поступало. Выходит, что последние месяцы как бы никто и не умирает вовсе.

— И как это понимать? Смертные, которые не умирают, а только размножаются, это нормально разве? Ты понимаешь, к чему это ведёт?

Гермес беспомощно развёл руками:

— Я-то тут при чём? Я за смертность не отвечаю. Этим Аид занимается.

— А он что говорит? Ты его спрашивал?

— Я пытался с ним связаться и задать этот вопрос. Честно, пытался. Но только без толку — его нигде не найти.

Зевс нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику трона:

— Ну так найди. Я его, что ли, искать должен!

Гермес поспешно откланялся и пустился на поиски властелина смерти.

Спускаться в подземное царство без крайней нужды Гермес не захотел и решил для начала расспросить Персефону — жену Аида, которая в это время как раз гостила у своей матери, богини плодородия Деметры. Персефона проводила у неё каждое лето.

Деметра очень любила свою дочь и так тосковала, когда она возвращалась к мужу в царстве мёртвых, что забрасывала все дела, и многие замечали, что зимой земля почти ничего не родит.

Гермес застал богинь прогуливающимися в саду, бесцеремонно присоединился к их разговору и как бы невзначай спросил Персефону, как поживает её супруг.

— Так я его уже несколько месяцев не видела, — ответила богиня. — Когда я собиралась, всё было в порядке. Он тогда тоже должен был отправляться на землю, к какому-то царю. Кажется, к коринфскому. Я ещё удивилась, что он лично идёт за каким-то смертным, обычно они сами к нам являются, им только присылают повестку.

Гермес усмехнулся:

— К коринфскому царю, значит? Это к Сизифу-то? Ну, для него можно сделать исключение. На него сам Зевс большой зуб имеет. Вы разве не слышали эту историю? Про неё зимой весь Олимп судачил. Впрочем, до царства мёртвых наши сплетни плохо доходят, а уважаемая Деметра зимой вообще ничем, насколько я знаю, не интересуется. У Кроныча тогда завязалась интрижка с одной нимфой. И вот когда они уж совсем было поладили, врывается её папаша — божок мелкий, но темпераментный, и отвешивает ему такого пинка по голому заду, что от вопля вся Эллада содрогнулась. Вышел у них тогда разговор очень серьёзный. Пока Кроныч добрался до перуна и успокоил папашу хорошей молнией, тот успел столько всего ему растолковать, что наш громовержец после этого несколько дней не являлся на собрания богов. Потом стали выяснять, кто рассказал папе о приключениях его доченьки, и выяснилось, что это был как раз коринфский царь Сизиф. Кроныч тогда сурово заметил, что смертным не стоит лишний раз влезать в дела богов, а ябедам и нарушителям мужской солидарности не место среди живых, и попросил Аида взять дело под личный контроль.

Богини вежливо улыбнулись непристойной истории, но обсуждать её, по крайней мере в присутствии Гермеса, не стали.