— Что показывают? — небрежным тоном спросила проходившая мимо Афродита.

— Потрясающие новости! — воскликнула Афина. — Ты слышала, красавица? Тиндарей выдал замуж свою дочку!

Афродита замерла.

— Какую ещё дочку? — срывающимся голосом спросила она.

— Как какую? Ты разве не знаешь? Елену Прекрасную — самую красивую девушку в мире. После тебя, конечно.

Лицо Афродиты покраснело от гнева.

— Как это выдал?! Кто ему позволил?! Что за своевольство такое?!

Гера обернулась к ней с ироничной улыбкой:

— Да ты заговариваешься, красавица! Разве выдать замуж собственную дочку — своевольство? С каких пор на это надо у кого-то спрашивать разрешение? Он, правда, сперва не хотел, но Одиссей его уговорил.

— Какой ещё Одиссей?! — в бешенстве прокричала богиня любви. — Что он суётся не в своё дело?!

Гера смотрела на неё с торжеством и наслаждением.

— А ты разве не знала, красавица, что смертные обожают влезать не в своё дело? И что это ты так разволновалась, милая? Аж вся пятнами покрылась! Или у тебя были какие-то свои планы на Елену Прекрасную? Ну тогда извини!

— Идите вы все! Ничего я не разволновалась! — рявкнула в ответ Афродита и, сердито шмыгнув носом, под смех богинь побежала к себе во дворец.

— Она-то, дурочка, приберегала Елену для своего любимчика Париса! А невеста-то уже замужем! Вот незадача!

— Это я надоумила Одиссея поговорить с Тиндареем, — похвасталась Афина.

— Да я уже поняла. Здорово ты замаскировалась: Одиссей наверняка не догадался, что его позвал не Тиндарей.

— Одиссей мне нравится, — сказала Афина. — Очень умный. Для смертного, конечно, — я гораздо умнее.

Между серым, затянутым тучами небом и вершиной Олимпа висела привязанная золотой цепью богиня Гера. Её муж, громовержец Зевс, мрачно смотрел на неё, сидя на троне. У ног Зевса, облокотившись на его колено, примостилась красавица Фетида.

Это необычное зрелище могло бы привести в недоумение всякого. Где-то в глубине своей божественной души Гермес, возможно, отметил, что что-то тут не так, но виду не подал и поздоровался как ни в чём не бывало, вежливо кивая каждому, к кому обращался:

— Привет, Кроныч! Здравствуй, Кроновна! И ты, Нереевна, тоже здравствуй! Хорошего дня! Как поживаете?

Зевс повернул к нему тяжёлый, усталый взгляд и, не отвечая на приветствие, буркнул:

— С ним ещё поздороваться не забудь, — и показал пальцем себе за спину.

Только сейчас Гермес обратил внимание на тень, возвышавшуюся за спиной Зевса. Стоявший там был так огромен, что казался просто тёмным фоном, сливающимся с таким же тёмным небом, потому Гермес его и не заметил, когда вошёл, теперь же он медленно поднял глаза, потом запрокинул голову, чтобы разглядеть нового собеседника, и всё таким же спокойным, но немного дрожащим голосом сказал:

— Здравствуйте, чудовищный сторукий пятидесятиголовый великан гекатонхейр!

Зевс поводил исподлобья сердитым взглядом, рассматривая продолжавшего казаться невозмутимым Гермеса, и вопросил, кивнув на Геру:

— Ну и что ты об этом думаешь?

— Дела семейные, — беспечно ответил Гермес. — Мне, холостому, эти радости недоступны.

— Заговор они против меня затеяли, — пояснил громовержец. — Эта… и с ней ещё пижон Феб. Связали, хотели кастрировать. Придурки! Хорошо, что Фетида предупредила…

— Предательница! Уж и доберусь я до тебя! — отчаянно завопила с небес Гера.

— А ну, заткнись! — рявкнул на неё Зевс, потрясая округу раскатом грома. — Не перебивай, когда я говорю, старая перечница! Фетида, в общем, помогла: привела гекатонхейра. Он-то этим путчистам мозги и вправил. Что озираешься?

— Ищу Феба нашего, Аполлона Зевсыча. Ты его, надо полагать, тоже где-то рядом подвесил.

— Нет, его не подвесил — он мне не жена пока ещё. Дружка твоего Аполлона я продал в рабство. Что-то не так?

Гермес с удивлением развёл руками: «Скажешь тоже, Кроныч! Что тут может быть не так!» — и Зевс мрачным голосом уточнил вопрос:

— Может, ты тоже хочешь устроить заговор?

— Конечно хочу! Ведь ты продашь меня какому-нибудь доброму человеку, который будет со мной хорошо обращаться и не станет нещадно эксплуатировать, как ты, — беспечно ответил Гермес.

— Паяц! — буркнул Зевс, отворачиваясь. Лучик солнца прорвал облака. — Эй, Ганимед! Налей! И этому клоуну тоже — он поднимает мне настроение.

Выпив залпом кубок нектара, громовержец подпёр голову ладонью и задумчиво сказал:

— Это ведь я ещё по-доброму с ними. Мог бы и в Тартар или приковать, как Прометея. Только ведь то Прометей был. Титан! При всех недостатках уважения достоин, а эти… — Громовержец сплюнул. — Вдвоём на одного смелые, а как увидели гекатонхейра, так сразу обделались. С ними и бороться стыдно. Ещё подумают, что я их боюсь! Кого боюсь? Аполлона?!

Говоря это, он почему-то посмотрел на Фетиду, и та улыбнулась ему в ответ.

«Нет, — подумала она, — не Аполлона тебе следует бояться. Бойся моего сына!»

«Ну, это мы ещё посмотрим», — подумал Зевс.

«Какая же ты дура, Фетида!» — не сдержавшись, подумал Гермес.

«Да нет, не дура. Просто наивная и в наших олимпийских делах несведущая», — снисходительно подумал Зевс.

Фетида не поняла случившегося обмена мыслями, но почувствовала смутное беспокойство от переглядок между богами и, взволнованно погладив бороду Зевса, попросила:

— Зевс Кронович, за всё, что я сделала для вас, обещайте позаботиться о моём сыне и защитить его в случае опасности.

— Конечно, Фетида, — рассеянно ответил Зевс. — Всё, что от меня зависит. Водами Стикса клянусь.

Он расправился с очередным кубком нектара и продолжил свои рассуждения:

— Аполлон мне не враг. Я его быстро перевоспитаю. Если я кого и боюсь, то не богов.

— А смертных? — спросил Гермес.

Зевс подозрительно на него посмотрел:

— Чего?

— Ну, если ты боишься не богов, то, значит, боишься смертных.

— Я этого не говорил.

— Ты это подумал.

На горизонте сверкнула молния. Зевс строго погрозил Гермесу пальцем:

— Ты это брось!

— Виноват, Кроныч. Не повторится.

Зевс велел налить ещё, слез с трона, нетвёрдой походкой подошёл к Гермесу и, чокнувшись с ним, сказал:

— Ладно, хватит об этом.

Вскоре они лежали на вершине Олимпа и, свесившись, плевали вниз, метясь в лысину какого-то философа. Оба никак не могли попасть, и Зевс в раздражении уже потянулся к перуну со словами «Уж сейчас не промахнусь», но Гермес перехватил его руку и заплетающимся языком сказал: «Не надо привлекать к себе внимание».