– Квиллер. Джим Квиллер, пишется через «в», – ответил он. – Вы знакомы с «Тип-Топом»?

– Конечно! Наша мастерская помогала мадам Хокинфилд обустроиться там несколько лет назад – перед тем как она попала в больницу. Бедная женщина больше не вернулась домой.

– А что случилось?

– Её положили в психиатрическую лечебницу, и она до сих пор там, не понимая даже, что мужа нет в живых. Хотите кофе?

– Спасибо. Никогда не отказываюсь от кофе, – сказал он.

– Или, может быть, вина?

– Нет, пожалуйста, кофе.

Пока она готовила кофе, он ходил по мастерской, восхищаясь вкусом владельцев «Пила и Пула». Он нашёл и помянутый пуфик: большой, мягкий, удобный; на нём лежала табличка: «Образец». После первого глотка кофе он посмотрел на Сабрину тем умоляющим взглядом, перед которым женщины редко могли устоять.

– Не продадите ли вы мне тот образец?

Поправив рукой прическу, она ответила:

– С одним условием – если вы позволите мне украсить вашу летнюю резиденцию. Можно использовать небольшие коврики, подушки и складные ширмы, и всё без больших затрат с вашей стороны. Приятная обстановка во время отдыха зависит только от вас.

– Звучит заманчиво! – улыбнулся он. – Почему бы вам не приехать и не оценить ситуацию на месте?

– Вас устроит в понедельник, в половине второго? Я что-нибудь смогу привезти с собой.

– Расскажите мне что-нибудь о Хокинфилдах. Зачем им понадобился такой большой дом?

– Это была большая семья, жившая на широкую ногу. Но внезапно наступили чёрные дни. Трое их мальчиков погибли в течение года.

– Как?! – Квиллер всегда начинал подозревать преступление, а поскольку у отца мальчиков имелись враги и сам он стал жертвой убийцы, оснований для подозрений было предостаточно.

– Произошло два несчастных случая, один за другим, с разницей в несколько месяцев, оба связаны со спортом, – сказала Сабрина. – Это было страшным ударом для родителей. После второй трагедии у миссис Хокинфилд случился нервный срыв. Мы все ужасно переживали. Она была приятной женщиной, но во всём подчинялась мужу. Все желали ей быть посильнее, чтобы постоять за себя… Не знаю, почему я все это вам рассказываю, вероятно, потому, что история «Тип-Топа» перейдёт к новым владельцам вместе с домом, вместе с ковриками и шторами.

– Мне важно знать всё, – сказал он. – Я ощутил в доме отрицательные флюиды.

– Правда? Как интересно! Я очень чувствую ауру помещения. Когда я впервые прихожу к клиенту, мне кажется, будто я чувствую прошлое и настоящее семьи.

– Миссис Хокинфилд, кажется, была помешана на сером цвете, если это что-то означает, – продолжил он.

– Помешана – именно так! Мы старались внести в обстановку более тёплые тона, добавляя старинные вещи с золотистым отливом и красное венецианское стекло, но она любила серый цвет и одевалась только в серые тона. Они ей действительно шли. У неё были прекрасные серые глаза и преждевременно поседевшие волосы, в чём мы все обвиняли её мужа.

Квиллер уже собирался спросить об убийстве, но мелодичный звон дверного колокольчика известил о появлении покупателя. Квиллер допил кофе.

– Я буду ждать вас в понедельник днём, мисс Пил.

– Сабрина, – поправила она его.

– Не приносите ничего серого, Сабрина. И пожалуйста, зовите меня Квиллом.

Отъезжая от мастерской с пуфиком в багажнике, он думал о Сабрине Пил. Ему нравились дизайнеры, особенно с рыжеватым оттенком волос, которых он называл про себя «блондинками-декораторами». Когда он остановился у магазина на Пяти Углах, чтобы заполнить свой бар для возможных гостей, то наряду с обычным набором крепких и прохладительных напитков включил в список и то вино, которое она предлагала ему.

Дружелюбный Билл Трикл, суетясь в магазине с типично менеджерской проворностью, увидел, как Квиллер загружает в тележку виски, водку, ром, шерри, пиво, фруктовые соки и смеси.

– Устраиваете вечеринку? – спросил он весело. – Кажется, «Тип-Топ» вам понравился.

– Да, ничего, – ответил Квиллер. После встречи с Сабриной он чувствовал себя слишком хорошо, чтобы дискутировать о кратчайшем пути вдоль ручья, разморозившейся еде и растаявшем мороженом.

На том же перекрестке он зашёл в хозяйственный магазин Ламптона и попросил латку.

– Какого размера? – гнусаво спросил мужчина.

– Я думал, они все одинаковые.

– У нас есть первоклассные гусятницы трёх размеров. Из Германии. А какой у вас гусь?

– Небольшой, – ответил Квиллер.

Цена ошеломила его, но он мог позволить себе это, а кошки заслужили второй туалет. У него самого было восемь ванных комнат в «Тип-Топе», почему же они должны ограничиваться одним горшком? Ещё он купил радиоприёмник с большим количеством функций, и такой, какой действительно хотел, – с несколькими переключателями на панели, шестью ручками и семнадцатью кнопками. Причём приемник стоил дешевле, чем горшок для кошек.

Выходя из хозяйственного магазина, Квиллер увидел рекламный щит: «Ручная работа из Картофельной Лощины». Он поехал в направлении, указанном стрелкой, думая о том, что хорошо бы найти подарок для Полли и керамическую кружку для себя. У кофейных чашек Хокинфилда были слишком неудобные ручки и ограниченная емкость: он опустошал чашку в два глотка.

Дорога в Картофельную Лощину относилась к тому типу дорог, которые на картах обозначались как в «плохом состоянии», то есть посыпанная гравием и со множеством вытряхивающих душу ям и ухабов. Однако знаки отмечали каждый поворот и каждую развилку, и шла дорога через густой лес, где высокие и прямые сосны стояли близко-близко друг к другу, как пикетчики в заграждениях.

На пути в Лощину встретилось несколько домов, точнее, слабых подобий таковых, и всё же здесь было больше признаков жизни, чем вокруг старой гостиницы. Он увидел детей, гонявшихся друг за другом или лазивших по деревьям, двух женщин, которые, смеясь чему-то, развешивали на бельевую веревку пелёнки; заметил кошек и собак, проехал мимо мужчины, коловшего дрова, и старушки, которая, сидя на крыльце длинного дома, чистила яблоки. Было что-то поэтическое в этой непритязательной сцене – в том, как старушка мирно сидела в кресле-качалке, с миской на коленях, неторопливо действуя кривым ножом, как если бы впереди у неё была целая жизнь. Фотоаппарат лежал на сиденье рядом; и он бы сфотографировал её, если бы не ружье, прислонённое к столбику крыльца.

Дальше вдоль дороги протянулся низкий навес предприятия под названием «Просто ржавчина». Под навесом валялись груды ржавых вещей: сетки от кроватей, части швейных машинок, плуги, сломанные инструменты, погнутые металлические стулья, котлы, косы, ванны, клетки для птиц, сковородки, садовые тачки…

Затем началась улица, которая могла бы стать декорацией для дешёвого голливудского вестерна; грубые старые деревянные дома, расположенные в беспорядке вдоль дороги и соединённые между собой деревянными тротуарами. И всё же даже в этом убогом месте чувствовалась рука художника – например в надписях, сделанных на деревянных указателях. Первая пародировала гостеприимство маленьких городков: «Добро пожаловать в Картофельную Лощину… Население – О». Подобные надписи украшали и магазинчики: «Гончар Отто», «Деревенский кузнец Ванс»… и прочих мастеров по дереву, коже, свечам ручного изготовления, корзинам и т. д. Некоторые надписи отличались остроумием. Мастер, изготавливавший плетёные стулья, назвал свой магазин «Нижняя граница». Среди посетителей, расхаживавших по деревянным мосткам, были и горожане, одетые по-субботнему и мало что покупавшие, и туристы, в шортах и сандалиях, которые глазели по сторонам и щёлкали фотоаппаратами. Квиллер присоединился к небольшой группе, бодро направлявшейся в сторону сарая за магазинчиком гончарных изделий Отто.