– Ну, а то… – осклабился папа, довольно почесав брюхо. – С бабами по-другому нельзя, сынок! Меж собой пусть себе лаются на здоровье, а мужиков должны уважать! Обедом-то будут сегодня кормить, нет?

– Ой, у меня ж там пирог… – засуетилась мама, с трудом вываливаясь из кресла. – Я и забыла…

– Ну ладно, пап, мы пойдем… – вставая с дивана, потянул ее за собой Герман.

– Куда? А пирог?

– Нет, пирог в другой раз. Лизе пора на дежурство в больницу, я ее провожу. Она медсестрой в больнице работает.

– Что ж, тоже дело… Медсестра – это хорошо. Будет кому укол в задницу воткнуть, если мы с матерью заболеем. Ну, ладно, идите, коли так. А насчет свадьбы мы потом уж с родителями обговорим… Кто у тебя родители, Лизавета?

– У нее нет родителей, она сирота.

– Ах, вот как, значит… То-то я гляжу, совсем девка примялась… Ни жива ни мертва сидит. Ничего, не тушуйся, девка. Справим свадьбу как полагается. Не люди мы, что ли?

Вышли из дома в солнечный день, и она вдохнула всей грудью, будто освободилась наконец от тяжкой обязанности. Герман обнял ее за плечо, с силой привлек к себе, произнес, усмехнувшись:

– Ну вот, а ты боялась, дурочка… Скажи, а классный у меня батя, да?

– Да… Хороший. Только твоей маме я совсем не понравилась.

– Да не бери в голову, вот еще! У нас в семье все вопросы отец решает. А мама… Что с нее возьмешь, она женщина… Да и вообще – в любой семье так положено, чтобы мать сына от себя не отпускала. Все матери сопротивляются до последнего, хоть королевну ей в дом приведи… А ты что, не знала?

– Нет…

– Ну, так теперь будешь знать. Вот родится у нас сынок, вырастет, приведет в дом невесту, тогда я еще посмотрю, какой ты скандал закатишь!

– Нет.

– Что – нет?

– Я не закачу скандала, Герман.

– Да ладно… Хочешь сказать, что ты другая, не такая, как все?

– Я такая, как все. Просто… Я же сына любить буду, а значит, буду уважать его выбор.

– А моя мама, по-твоему, меня не любит, что ли?

Голос его навис над ее плечом и, казалось, придавил обиженной тяжестью. Пришлось торопливо исправить свою оплошность:

– Ну что ты, я совсем не это хотела сказать… В каждой семье по-разному бывает…

– А тебе откуда знать, как там бывает? Ты ж сирота, сама говорила, что родителей не помнишь.

– Да… Не помню.

– Ну ладно, чего мы с тобой… Вроде как ссоримся. И все-таки ты на маму не обижайся, она поплачет, посердится, потом отойдет. Дело-то ведь не в тебе, по сути… Просто я своей женитьбой ее мечту ломаю…

– Мечту? Какую мечту? – испуганно повернула она к нему голову.

– Понимаешь, у мамы давно задумка была… Она хотела бабкину квартиру обменять на дом в деревне. Все высчитывала, прикидывала… Говорит, и на машину бы еще хватило… В общем, вымечтала себе рай с садом да огородом, с навозной грядой да с курятником. Она ж у нас не городская, отец ее из деревни взял… А я, выходит, все ее планы порушил! Да и правильно! Квартиру-то, как ни суди, бабка, отцова мать, мне завещала!

– Ну да… Только это… как-то нехорошо получается, Гера. Если она мечтала…

– Ну и что? Мало ли о чем кто мечтает? Да и вообще – кто ее спрашивает… Говорю же – у нас отец всему голова. Я считаю, это вполне правильно. И в нашей семье тоже я все буду решать, а ты меня будешь слушаться. Будешь, Лизка?

Он притянул ее к себе, по-хозяйски крепко ухватив за талию. И снова у нее внутри расплылась, покатилась по телу сладкая истома – конечно, конечно, она будет во всем на него полагаться… Как же это хорошо – верить и полагаться на заранее правильное решение, принятое мужем. А звучит-то как… Му-жем… Ее – мужем. А она будет женой. То есть будет за ним, как за каменной стеной, защищающей от всех бед сиротского одиночества. Да, все именно так… Надо просто постараться – и быть хорошей женой. А иначе зачем вообще замуж выходить?

Она потом и впрямь очень старалась. Слушала его во всем. Никогда не спорила. Да и не хотелось, в общем. О чем было спорить? Кому обед готовить? Кому рубашки стирать? Смешно, право слово.

Более того, она даже с мамой Германа старалась изо всех сил подружиться. На одно слово по два отвечать не научилась, зато научилась на это свекровкино «одно слово» не обижаться. В общем и целом та оказалась неплохой теткой, и душа у нее была добрая. И к Машке всем сердцем приросла, когда та родилась, с рук ее не спускала.

Да, все было хорошо, именно так, в общем и целом. Семья, муж – каменная стена. Защита. Защита – от слова «щит»… А только иногда вдруг начинало казаться, что щит вовсе не защищает, а разделяет их надвое… Она – с одной стороны, а Герман – с другой. Не получалось у них того единого целого, как она себе семью представляла. Оказалось, мало для этого самого старательного старания. А может, она в него не вросла, так и осталась в своем неприкаянном книжном сиротстве…

Кстати, он очень ревновал ее к книгам. Всегда сердился, когда видел ее читающей. Выхватывал из рук, спрашивал обиженно:

– А с мужем что, западло поговорить? Хочешь показать, какая умная, да? Умнее мужа, да?

– Ничего такого я не хочу, Гер…

– А зачем тогда это? – тряс над ее головой книгой.

– Да просто почитать захотелось, что ты!

– Нормальная баба своего мужика всю жизнь должна, как книгу, читать! Спрашивать его иногда, как рабочий день прошел, например! А от тебя порой и слова не дождешься! Сразу тырк – и в книжку сунулась! И о чем с тобой говорить после этого?

– Да хоть о чем, Гер… О чем ты хочешь поговорить?

– Опять из себя умную строишь, да? Хочешь сказать, что со мной об умном и поговорить нельзя? Тупой мужик, да? Баба умнее? Лучше бы спросила, почему я на работе сегодня задержался… А может, я загулял, а?

На это, как правило, она уж совсем ничего не могла ответить. Потому что это было правдой – ей действительно было неинтересно, отчего муж вовремя домой не пришел. Зато он ее опоздания отслеживал по минутам и учинял пристрастный допрос с каверзами и попытками изловить на лжи… Иногда ей казалось, что он развлекается так. И ее вовлекает в эту игру, дескать, смотри, как надо, учись…

Когда родилась Машка, все у них более-менее утряслось, утопилось в заботах и радостных усюсюканьях. Отцом Герман оказался сумасшедшим, возился с дочкой часами, и она радовалась и старалась не замечать, как в его нежном лепетании проскальзывают нехорошие нотки, вроде и незаметные на фоне умильного голоса:

– Ох, эта мамка, опять не успела нам пеленки погладить…

– Ну? Чего плачешь? У мамки молоко невкусное? Да ты не наелась, моя маленькая… Да, понимаю…

– А мамка-неумеха только думает, что она самая умная… Смотри, книжек со сказками тебе накупила… Зачем нам ее книжки, правда? Мы вырастем, мультики смотреть будем…