Вадим молчал. Это уже не их собачье дело. Кот не стал настаивать, пожал плечами.

— Кривую ты дорожку выбрал, парень. Держу пари, что ничего у тебя не выйдет. Впрочем, сам решай… Эй, народ, поднялись и пошли, чего вы тут сплющились?

Зэки уходили в глубь тайги — голодные, уставшие. Одна отрада — засекли под скалой веселый ручеек, напились до отвала, освежились. Полосатый, ведомый чувством голода, чуть не подстрелил какого-то хорька, да Кот вовремя вырвал у него автомат, а потом подверг действия «подчиненного» уничижительной критике, мол, нельзя стрелять, день еще не кончился, облаву никто не отменял. Не такие уж они голодные, потерпят! И снова компания тащилась на запад по необитаемой земле. Вязли в липкой уснее — причудливом таежном мху, сдирали с себя паутину. Килька провалился в нору — ее хозяин чуть не откусил ему лодыжку, а Полосатый злобно подтрунивал: это, мол, фигня, главное, что задница осталась целой. День клонился к вечеру, солнце еще не село, но уже опускалось над тайгой, временами оно выбегало из-за туч и мелькало в прорехах листвы и хвои. Двигались черепашьей рысью, неустанно воюя с буреломом и ворохом ветвей, и на втором километре окончательно скисли.

— Цирики тоже не пройдут. Мелочь, а приятно… — пробормотал на оптимистической ноте Тюлень и свалился замертво.

Остальные тоже упали без сил, обняли автоматы и заснули. Проспали не меньше часа, стали ворочаться, когда холод от земли начал потряхивать организмы.

— Ну, в натуре, начало ледникового периода… — хрипел Тюлень, садясь на колени и обозревая стонущие тела. — Хреново я что-то спал…

— Совесть грехи выискивала? — заржал продирающий глаза Полосатый. — Да ты, Тюлень, по сравнению с нами просто дева Мария непорочная.

— Кого-то нет, — обнаружил Тюлень и принялся заново пересчитывать разлегшихся в живописных позах «странников».

— Бога? — не въехал Полосатый.

— Ну, бога-то, понятно… Эй, подъем, заспанцы! — заволновался Тюлень. — Килька, мать его, сбежал!

Все вскочили, осоловело уставились друг на друга. Выглядели они не очень, рожи черные, бушлаты колом, под глазами мешки. Килька пропал. Сбежал, мерзавец! Хорошо, что отобрали у него автомат, что ему мешало нашпиговать всю компанию свинцом, пока они спали?

— Сука, это ты виноват! — взвизгнул Полосатый, выстреливая в Вадима пальцем с обкусанным ногтем. — Трещал тут, как сорока, нес пургу! Вот он и перебздел, навострился в свободный полет! — Полосатый замахнулся прикладом, но бить не стал, передумал.

— Кот, у тебя, похоже, опять шнурок развязался, — усмехнулся Вадим. — Может, заложишь ему основы этики, чтобы поменьше быковал? Надо же, какая потеря — Килька сбежал… Ну, и пусть бегает. Косулю пристрелите — на неделю хватит. Западло это, Кот, человечиной питаться. Не поймут нормальные пацаны.

— Да нам плевать на Кильку, — насупился Кот. — Но нас по нему вычислят, он и подохнуть в тайге не успеет! В натуре лажанулся ты, Плата… — он заскрипел зубами и, похоже, собрался пересмотреть свое отношение к пятому члену компании.

— Какие вы беспомощные, граждане заключенные, — посетовал Вадим. Он поднялся, забросил автомат за спину и начал осматриваться. Затем присел, отодвинул сломанную ветку, изучил следы, сместился на корточках. Поднялся, хрустнув коленями. — Просьба следовать за мной и не растягиваться, граждане воры. Будет вам Килька. Этот умный человек бежит как раз в ту сторону, куда нам надо…

Они догнали Кильку минут через пятнадцать — тот пытался осилить склон, усеянный паданцами, но только и делал, что запинался и падал. Он уже разбил губу, оцарапал нос, щеку, порвал рукав на бушлате. Обнаружив погоню, заскулил от страха, засучил конечностями и полез на склон, но снова сорвался, ободрал живот.

— Да он уже в томате! — захохотал Полосатый, вырываясь в лидеры и хватая Кильку за шиворот. Ударил под печенку, бросил на землю. — Куда это мы намылились, земеля? Бегай не бегай, а от счастья не убежишь! Эй, братва, заделаем козу петушку? — он размахнулся ногой, пнул по заднице. Килька заныл, слезы брызнули из глаз. Он лежал на животе, не помышляя о побеге, что-то жалобно скулил.

— Кот, прости, Кот, я не подумал… — лепетал он.

Бить его было тошно и противно. Кот поднял ногу, чтобы поставить печать на заднице, но передумал. Только плюнул на несостоявшегося беглеца.

— Какая прелесть… — бухтел Тюлень, с кряхтением пристраиваясь на холодную землю. — Наш Килька решил сделать сольную карьеру, какая хитрая у него попа. Ладно, братва, оставьте его в покое, он и так весь покоцанный да мешком пуганный. Не съедим мы тебя, Килька, не съедим. Может быть…

— Если будешь нам жрачку добывать — без единого гвоздя и автомата, — захохотал Полосатый.

У зэков поднималось настроение. Они решили отдохнуть, пока бежали за этим чмырем, запыхались и промокли. Впрочем, беседа не клеилась, она теперь сводилась только к одному.

— А на зоне сейчас ужин… — меланхолично пробормотал Тюлень. Он как-то странно дышал, словно с опаской, не в полные легкие, и при этом делал вид, что все в порядке. — Братва на кишкодром потянулась… Чего там у нас на ужин нынче? Шрапнель, картечь?

Заржал Полосатый. Шрапнелью на блатном арго величали гороховую кашу, картечью — перловую.

— А у кого-то мясо! — Он не удержался, хлопнул по заднице Кильку, предпочитающего не менять позу. Задергались ноги, и Полосатого это крайне развеселило. Он шлепнул вторично. — Ты как, боец? Попка нашего малыша уже дышит свободно? Что, дорогая? — обернулся он, когда на ветке каркнула ворона, и засмеялся.

— Фуфло это все, — проворчал Кот. — Не будет на зоне нынче ужина. Разборы там. Следаки уже шуршат, братву по мешкам разгоняют, раненых в лазарет увозят. Козлы уже братву метелят, очухались, падлы…

— Только не говори, Кот, что весь этот бунт был затеян ради того, чтобы вы четверо сбежали, — подал голос Вадим. — Я понимаю, что у вас дела на воле, паханы и смотрящие в курсе, но не до такой же степени?

— Ну, с масштабом, конечно, переборщили, — усмехнулся Кот. — Небольшой затевался кипиш, локальный, так сказать, — чтобы цех от вертухаев освободить.

— А вышло с размахом, — сказал Тюлень, повернувшись к Вадиму. Зэк действительно неважно себя чувствовал, сбивалось дыхание. Временами казалось, что он задыхается, впрочем, он быстро справлялся с напастью, и одутловатое лицо расслаблялось.

— Что-то неровно ты дышишь, Тюлень, — с опаской заметил Вадим.

— Понравился ты ему, — фыркнул Полосатый.

— Астма, — скупо пояснил Тюлень, и по лицу Вадима скользнуло удивление.

— Ладно, кончаем базарить, — хлопнул по коленям Кот. — Скоро балдоха закатится, а мы еще никуда не ходили…

До темноты они спешили уйти подальше. Теперь уже не гнали лошадей, двигались размеренно. Килька не повторял попыток отправиться на вольные хлеба, но на всякий случай его поместили во главу колонны, чтобы все его видели. И теперь этот бедолага протаптывал дорожку. Он постоянно падал, разбрасывал жалобные флюиды, а однажды так испортил воздух, что его чуть не отлупили всем коллективом! Закатился «блатной шарик», уже темнело, ощущалась прохлада. За очередной возвышенностью ландшафт изменился кардинально. Тайга разредилась, люди угрюмо озирали безрадостные перспективы. Местность поднялась — тайгу пересекал замысловатый горный кряж. Вздымались скалы — ничего причудливого, но в целом живописно. Метров триста пересеченного каменного царства — а далее опять, вплоть до горизонта, тянулась угрюмая тайга. Мерцала крутая расщелина, по дну которой протекал небольшой ручеек. Скалы обрывались почти отвесно, толпились в хаотичном беспорядке, где-то острозубые, где-то плоские, и по их вершинам какое-то время можно было передвигаться. Так и сделали, а только выбрались из кустов, защищающих от ветра, как попали под пронзительные сквозняки. Заныл Полосатый: мол, в какую сторону ни плюнь, а все равно окажется против ветра. Кот схватил за шиворот Кильку, отшвырнул с дороги — впередсмотрящий в этой местности должен быть с головой. В колонну по одному тянулись вдоль круч. Охнул Кот, едва не сверзившись с обрыва. И вновь Вадим по случайности оказался рядом, успел его схватить. В словах благодарности не нуждался, да их и не было. Далеко под ногами журчал ручеек, дул пронизывающий ветер. Ни одной живой души в округе. Самое прекрасное в природе — отсутствие человека. Еще не стемнело окончательно, зэки опасливо поглядывали на небо, в случае явления вертолета им бы не поздоровилось. Нервы были на пределе, нужно было срочно переправляться через пропасть, а тропа и не думала сглаживаться. В довершение пошел дождь, замолотил внезапно, крупными каплями, похожими на градины.