— Я же говорил: на воре и шапка горит, — господин Чан приосанился и, гордо вскинув подбородок, заявил, — госпожа Ван, какое наказание на Пике Сышэн положено за разврат и воровство?

Женщина прошептала:

— Это… делами школы занимается мой муж, я правда… на самом деле… я не знаю…

— Отнюдь нет, погодите-ка, я думаю, что госпожа прекрасно знает, но намеренно не говорит, чтобы выгородить своего племянника. Ха-ха, никогда бы не подумал, что Пик Сышэн — такое грязное и порочное место…

— Все, хватит! Моя тетя сказала, что она не знает, — значит, она не знает. Может, прекратите давить на беззащитную женщину?

Наконец даже у Мо Жаня лопнуло терпение. Ему донельзя наскучил весь этот фарс. Даже обычная озорная улыбка стекла с его лица, когда он повернулся, чтобы взглянуть на эту мерзкую парочку.

— Хорошо, я разрешу себя обыскать, но если вы ничего не найдете, то какое наказание понесете за эти непристойные речи и клевету?

— Тогда я сразу же принесу господину Мо свои искренние извинения.

— Хорошо, — радостно согласился Мо Жань, — но при одном условии! Если ничего не найдете, я приму ваши извинения, но только если на коленях спуститесь с Пика Сышэн.

Заметив, с какой уверенностью говорил Мо Жань, господин Чан заподозрил неладное.

Он с детства завидовал совершенствующимся и сам страстно желал стать бессмертным, но, увы, Небеса не наделили его нужными для этого талантами, так что в итоге у него ничего не вышло.

Несколько дней назад до него дошел слух, что его старый любовник Жун Цзю смог снискать расположение молодого господина Мо с Пика Сышэн. Встретившись с Жун Цзю, он быстро сговорился с ним, чтобы тот нашел способ отнять духовную базу Мо Жаня и передать ему. За это господин Чан обещал выкупить Жун Цзю из публичного дома и ввести в свою семью, обеспечив ему защиту и безбедную жизнь до конца дней.

Господин Чан мечтал стать бессмертным, Жун Цзю хотел стать богатым, так что эти оборотни легко нашли общий язык и вступили в преступный сговор.

В прошлой жизни Мо Жань попался в их коварную ловушку. Хотя впоследствии он смог восстановить свою духовную базу, ему пришлось до дна испить горькую чашу страданий. В этой жизни эта парочка сильно просчиталась на его счет, с лихвой пожав то, что посеяла[5.12]. К удивлению Жун Цзю, характер Мо Жаня вдруг резко поменялся. Еще несколько дней назад, пьяный и довольный, он нежился в любовном гнездышке, осыпая любовью и лаской Жун-эра и его «маленького брата», а этим утром непонятно с чего взбеленился, безжалостно трахнул его два раза, потом ограбил и пустился в бега.

Господин Чан тут же понял, чем дело пахнет, поэтому сразу схватил Жун Цзю и потащил его жаловаться на Пик Сышэн.

Этот торговец солью быстро сообразил, что его план провалился, и тут же придумал новый. Если ему удастся уличить Мо Жаня, то можно будет надавить на хозяйку Пика Сышэн и заставить ее разрушить его духовную основу. Поэтому он специально надел на себя нефритовый кулон, который мог впитать в себя духовную силу, образовавшуюся при разрушении духовного ядра. Он хорошо подготовился, чтобы, воспользовавшись случаем, собрать остатки рассеянной энергии и влить их в свои духовные вены через точку цихай[5.13].

Однако сейчас, глядя на уверенного в себе Мо Жаня, господин Чан начал сомневаться.

Кто знает: может, этот шельмец уже избавился от награбленного и сейчас сможет запросто выйти сухим из воды.

С другой стороны, он уже зашел так далеко и отступать на полпути было бы весьма досадно. Скорее всего этот подлец просто блефует…

Пока он ломал голову над этим вопросом, Мо Жань уже начал снимать одежду.

Он быстро скинул и отбросил в сторону верхнюю одежду, после чего с улыбкой сделал приглашающий жест рукой:

— Пожалуйста, ищите, сколько хотите.

Когда после самого тщательного осмотра на нем не нашли ничего, кроме мелких серебряных монет, «почтенный Дачан» вмиг изменился в лице.

 — Как это возможно?! Наверняка он как-то обманул нас!

Мо Жань прищурил полыхающие пурпурными искрами черные глаза и, потирая подбородок, сказал:

— Перетряхнув мою верхнюю одежду десять раз и облапав меня с ног до головы раз восемь, все равно не желаешь сдаваться? Может, мне еще догола раздеться?!

— Мо Жань, ты…

Мо Жань сделал вид, словно его только что осенило:

— А! Я понял! Может, этот господин Дачан пускает слюни на мое прекрасное тело?! Наверняка ведь специально устроил тут этот спектакль, чтобы примаслиться и помацать меня задарма?

Господин Чан задохнулся от злости. С побагровевшим лицом он тыкал пальцем в сторону Мо Жаня, но не мог выговорить ни слова. Терпение стоявшего рядом Сюэ Мэна достигло своего предела. Хотя Мо Жаня он на дух не переносил, тот был человеком с Пика Сышэн, поэтому для молодого хозяина Сюэ было неприемлемо, чтобы чужаки оскорбляли и позорили его людей.

Отбросив вежливость, Сюэ Мэн вышел вперед, поднял руку и сломал тыкающий в Мо Жаня палец, после чего громко объявил:

— Мы полночи слушали ваши грязные инсинуации, а оказывается, вы пришли сюда искать проблем на свою голову!

Схватившись за сломанный палец, господин Чан взвыл от боли:

— А-а-а, вы все! Все вы заодно! Неудивительно, что мы не нашли украденных вещей на Мо Жане, наверняка он отдал их своему сообщнику! Снимай одежду, нужно и тебя обыскать!

Кто-то осмелился приказывать ему раздеться?! Смущение Сюэ Мэна вмиг обратилось в вспышку гнева:

— Бесстыдник! Смеешь тянуть свои грязные собачьи лапы к одежде благородного человека? Катись отсюда, пока цел!

Как только молодой хозяин отдал это распоряжение, наблюдавшие за этим охранники Зала Даньсинь, которым все это тоже порядком поднадоело, схватили парочку зарвавшихся смертных и вышвырнули их с горы.

 Какое-то время издалека были еще слышны злобные выкрики господина Чана:

— Мо Жань, ты поплатишься! Я еще сведу с тобой счеты!

Стоя у дверей Зала Даньсинь, Мо Жань смотрел в сгущающуюся тьму. Прищурившись, он с усмешкой вздохнул:

— Ох, как я боюсь!

Сюэ Мэн с нескрываемым сарказмом холодно взглянул на него и спросил:

— И чего же ты боишься?

Мо Жань с притворной искренностью вздохнул и с тоской в голосе ответил:

— Его семья солью торгует, так что, боюсь, придется мне теперь все без соли есть.

— …

Сюэ Мэн даже дар речи потерял. Помолчав немного, он