У Эбони от удивления перехватило дыхание, но она рассмеялась.

— Я думаю, ты просветил ее и насчет этого, — презрительно сказала она.

— Пробовал. Но она не слушает меня. В конце концов, я решил, пусть думает, что хочет, если ей от этого легче.

— Как благородно с твоей стороны. Может быть, ты также позволил ей думать, что и ты любишь меня?

— Кажется, она и так придет к этой мысли. Со временем, — сухо добавил он.

— И ты не захотел разочаровывать ее в твоем моральном облике, не так ли?

— Что-то вроде этого.

— Ты ублюдок, — не выдержала она. — Прогнивший, вонючий ублюдок. Почему ты не сказал ей правду? Что единственная вещь, которая тебе от меня нужна, это секс. Именно потому ты и здесь. Думаешь, что удастся продолжить с того момента, где тебе помешали. Но ты ошибаешься, Алан. Между нами все кончено, — хрипло заявила она. — Окончательно!

— Не устраивай сцен. Это тебе не идет. Но я понимаю, что ты можешь быть немного расстроена. И извини меня.

— Он извиняется! Мой бог, может быть, ты повторишь еще раз?! Это надо записать на магнитофон для потомства. Алан Кастэрс извиняется перед своей шлюхой-любовницей.

— Не называй себя так!

— Почему? Разве ты не так обо мне думаешь?

— Послушай, Эбони, почему бы нам не обсудить это наедине? Впусти меня. Здесь холодно.

— Поверь мне, внутри тебе будет еще холодней. Поезжай домой, Алан. И никогда не возвращайся. Я больше не хочу тебя видеть.

— Ты так не думаешь.

— Уверен? Ну что ж, посмотрим, Алан, посмотрим.

— Еще как посмотрим! — прорычал он и ринулся прочь.

Взбешенный Алан некоторое время просидел в машине. Любит его? Она? Мать сошла с ума! Эта ведьма не знает, что такое любовь. Она просто вампир, высасывающий все соки вампир, и не может удовлетвориться, пока не доведет мужчину до отчаяния.

И все же…

Когда он вспомнил о ее слезах, у него что-то шевельнулось внутри. Видит бог, они подействовали на него. И не наполнили чувством триумфа над ней, как он представлял это ранее, а поразили и встревожили. Плачущая Эбони не соответствовала его представлению о ней. И все же ее слезы, возможно, свидетельствовали о том, что вера матери в любовь Эбони к нему имеет под собой основание. Разве она плакала бы, если бы не была глубоко задета?

А сейчас…

Не были ли эти горькие слова еще одним свидетельством разбитой любви? Может быть, он довел ее до того, что уже один его вид причиняет ей слишком сильные страдания?

При этой мысли в нем все перевернулось. Черт побери, может, мать все-таки была права?

Алан ухватился за руль, так кружилась у него голова, и вспомнил, что его первой реакцией на такое из рук вон выходящее заявление была издевка.

— Ты с ума сошла! — сказал он матери.

Но когда он рассказал ей о случившемся в библиотеке четыре года тому назад, мать окончательно уверилась в своей правоте и полностью отмела предположение о том, что Эбони приставала к нему. Когда же он рассказал матери о репутации Эбони среди других мужчин, она просто пожала плечами.

— Нельзя же верить всему, что слышишь, Алан, — упрекнула она. — Что касается поцелуя в библиотеке… У тебя нет никаких причин полагать, что она тогда уже не была девственницей. Я уверена в том, что Эбони любила тебя. Неужели ты этого не понимаешь?

Он не понимал.

— Восемнадцатилетняя девушка? Влюблена в тридцатилетнего мужчину? Ради бога, не надо, мама. Сейчас ты еще скажешь, что я тоже любил ее.

— Нет. Этого я не скажу. Тогда ты любил Адриану.

— Ты знаешь, собственно говоря, нет… я не любил ее.

— Не любил?

— У нас была связь, но я не был влюблен в нее, а она в меня. Мы были близкими друзьями, деловыми партнерами и оба одиноки. Вот и все объяснение наших отношений.

— Но ты просил ее выйти за тебя.

— Да…

— Но зачем?

Алану ничего не оставалось, как сказать правду:

— Чтобы оградить Эбони.

— Оградить… Эбони…

— Не смотри на меня так, мама. Ты тоже виновата в этом.

— Но каким же образом?

— Помнишь белое кружевное платье, в которое ты ее одела в день ее восемнадцатилетия?

— Конечно, помню. Она так прелестно в нем выглядела.

— И необыкновенно соблазнительно. Стоило мне взглянуть на нее, и я захотел ее. Проще простого. Внезапно она стала для меня не той школьницей, которая три года время от времени появлялась и исчезала на моем пути. Она превратилась в созревшую женщину, в прекрасную и привлекательную женщину. И я возжелал ее. — При воспоминании об этом он содрогнулся. — Боже мой, никогда в жизни я не испытывал ни такого желания, ни такого чувства вины!

— О, Алан…

— Я решил, что если в моей кровати каждую ночь будет находиться жена, это избавит меня от этой страсти. И кроме того, думал, что Адриана скажет «да». Но, как ты знаешь, во время аварии самолета в этом захолустье она встретила Брайса Маклина, и все мои планы остаться благородным тоже потерпели аварию. Вскоре после того, как Адриана вышла замуж, Эбони поцеловала меня, и все полетело кувырком.

— Понимаю…

— Надеюсь, что так. Послушай, вынудив ее покинуть нас, я думал, что поступаю правильно, но так и не смог превозмочь своего желания. И чем красивее и соблазнительнее становилась Эбони, тем хуже было мне. Я слышал о ее многочисленных связях и сходил с ума. Поэтому, когда она фактически предложила мне себя в ночь после празднования ее совершеннолетия, я взял ее. И продолжал, черт возьми, это делать каждый раз, когда мне этого хотелось. И знаешь что? Она никогда не сказала «нет», никогда не хотела от меня чего-либо кроме того, что я хотел от нее. Чистейший неприкрытый секс. И не говори мне, что это любовь, потому что я все равно не поверю. Эта женщина помешалась на сексе. Могу поручиться, что я не единственный мужчина, удостоившийся ее постели, хотя я убью того ублюдка или ублюдков, если когда-нибудь поймаю.

Мать посмотрела на него удивленным и жалеющим взглядом.

— О Алан, ты просто этого не видишь, да?

— Чего не вижу?

— Что ты тоже любишь ее! Тогда он засмеялся.

Но теперь не был так уж уверен. Может, это и есть любовь, эти внутренние терзания, запоздалые сожаления, что он не сделал так, чтобы Эбони осталась, не сблизился с ней и не признался матери, что Эбони его женщина и он гордится этим.

Адриана однажды сказала ему, что его чувство к Эбони — это любовь, но он не понимает этого, ибо ослеплен своей страстью. Желание, сказала она, играет с людьми странные шутки, делает из них глупцов.