— Что же, этот твой дезидеракт обернулся подружкой?

— Нет, на такое в ту пору он был еще неспособен. Зато у садовника была дочка, по имени, скажем, Гумагума, естественно — самого низкого происхождения, но от природы наделенная всеми качествами, которые принцесса Гумаукта желала бы видеть в своей наперснице, и которых, увы, не находилось среди детей сановных родителей. Всё, что требовалось от дезидеракта, — это иногда извлекать дочку садовника из ее подлого окружения и по первой прихоти Гумаукты доставлять в королевские покои. Но однажды принцесса пробудилась не в духе, встала не с той ноги, и это послужило первым звеном в длинной цепи больших бед, постигших этот мир и следующие ему...

Я перевожу дух. Впрочем, можно и не продолжать: Небесница спит, разметавшись в самом соблазнительном и доступном для гнусных посягательств виде. «Ыыыы-ыы!!!» — доносится откуда-то из глубин естества разочарованный вой Лиалкенкига. А, так он еще здесь, а не сгинул окончательно, как я рассчитывал!.. Но я неумолим, как и подобает строгому и взыскательному хозяину. Я поднимаюсь с ложа, привожу одежду в порядок, зашнуровываюсь и подпоясываюсь.

Мне пора в синклит жрецов. И я знаю, что он заседает в полном составе, несмотря на поздний — или, вернее сказать, ранний! — час. Самое время задавать вопросы и получать ответы.

Зал синклита находится в новом пристрое ко дворцу и соединен с главным зданием крытой галереей. Пристрой возвели, помнится, сразу после неудачного, десятилетней давности, покушения на Свирепца, за каковым злодеянием стоял черный архимаг Иаруахриаскийт Мраколюбец. Лиходей имел счастливую возможность принимать своих гнусных приспешников и тайно вынашивать подлые планы прямо в святилище. Чего он хотел? Власти, разумеется. Заменить могучего и удачливого воина в расцвете мужских сил на своего ставленника, которым можно было бы вертеть, как марионеткой. А то и самому вскарабкаться на трон и установить в королевстве невиданную прежде власть, магократию. Чем закончилось? Приспешников, не без помощи верного Свиафсартона, изобличили и казнили лютыми казнями. Мраколюбца, как ни искали, а так и не нашли, хотя раз десять топили, четвертовали и сжигали заживо под его именем каких-то приблудян. Опаскуженное святилище предали огню и разору. А всем лояльным жрецам велено было собираться числом более троих во вновь воздвигнутом пристрое, под неусыпным приглядом короля и его военачальников... В полу ведущей к залу синклита галереи проделаны щели, сквозь которые до идущего доносятся голоса узников Узунтоймалсы. Невнятные жалобы, стоны истязаемых и дикие вопли спятивших. Чтобы всякий, кто умышляет против короля, знал, что его ждет.

У меня есть чувство, что грядущим утром обитателям темниц придется потесниться.

Я вступаю в скудно освещенную галерею. В узких стрельчатых окнах плещется темно-синее небо. Скоро, очень скоро оно нальется утренней голубизной, и придет рассвет. Но до того, как это случится, я должен завершить Веление.

Мой обострившийся слух, кажется, различает отдельные слова в голосах Узунтоймалсы. «Я не виновен!..» Ну, это все так говорят, даже убийца, которого вяжут над не остывшим еще телом жертвы. «Не надо... не надо... я все скажу!...» Еще бы не сказал! Да только напрасно: обратной дороги не будет. «Я здесь случайно... меня оговорили!..» Правый ли, виноватый — там и сгниешь. А если очень повезет — дождешься своего обидчика в соседи. «Я министр королевского двора!..» Что ж, очень может быть. Многие сановники засыпали на шелковых простынях, а пробуждались на вонючем ослизлом полу. И очень немногие — незаслуженно. «Я король!..» И это вполне возможно. Если верить Лиалкенкигу, где-то среди утративших человеческий облик колодников сгинули некогда блестящий правитель Руйталирии, архипастырь Ордена трехильметейцев и без числа мелких королишек, чьи владения уж и не вспомнить как назывались. «А я королева!..» Ну, этот обладатель надсаженного баса явно тронулся умом. Что и подтверждается раскатами безумного хохота.

Проверяю, на месте ли магильон. Тело, на животном уровне питающее робость перед синклитом, пытается остановиться и даже по возможности дать деру. Но Скользец ничего не страшится. Он повелевает руке подняться, обхватить пальцами рукоять бронзового молотка и трижды стукнуть в гонг.

В этот момент Лиалкенкиг Плешивец наносит удар.

Назвать его предательским — значит погрешить против истины. В конце концов, это его тело, и он пытается его вернуть. Хотя что он потом намеревается с ним делать?.. Назвать его неожиданным? Пожалуй. На моей памяти впервые кто-то сумел после Измещения сохранить остатки своей личности столь долго и даже оказать действенное сопротивление моей воле. Одно это обстоятельство будит во мне уважение к достойному противнику.

Но любезность любезностью, а ведь я, похоже, вот-вот окажусь вытолкан из этого тела взашей!..

Положение не из приятных. И куда же я потом, лишенный материальной оболочки, денусь?! Всякое Веление, будучи облечено в словесную форму, немедленно устанавливает для меня правила поведения и степени свободы. Таков был Уговор. Тогда, на Алтарном поле, Свиафсартон сказал: «Найди нам короля». И я оказался приневолен встать и отправиться на поиски. Для этого мне нужно было тело, снабженное всеми органами для осуществления приказа. Так началась цепочка Измещений... Если бы этот гнилой пень удосужился повнимательнее прочесть свои скрижали, то допер бы, что надлежало тщательнее продумать формулу Веления, чтобы дать мне больше степеней свободы или вообще позволить решить задачу не выходя за пределы Каменного Алтаря. Например: скажи нам, где найти правителя... перенеси правителя на это поле... да мало ли как. Точно поставьте задачу — и получите отличный инструмент для ее решения... Но ведь никто и никогда не склонен утруждать свои мыслительные аппараты. Никто не читает до конца. Никто не вникает, будьте вы неладны! И вот я оказываюсь скован Велением по рукам и ногам, заперт в клетке враждебного мне тела, уязвим и порой беспомощен. И приходится спешить, изворачиваться, делать ошибки и лишние движения, только бы исполнить любое косноязычно произнесенное Веление буквально и в срок!.. Вот и сейчас: мне нужно это тело. Хотя бы потому, что другого поблизости нет. Хотя бы потому, что я не знаю, как сработают древние правила Уговора в отношении меня, вынужденно сделавшегося бестелесным. Быть может, я просто умру и оставлю этих придурков без правителя. Хрен с ними, конечно... однако же для меня определен только один способ существования — исполнение Веления! Выходит, я запросто могу перестать существовать?! Нет, я еще не готов к этому. Хотя и мечтал порой, в особенности когда все вдруг надоедало выше всех мер. Но не здесь, в этом грязном и мерзостном мире, не сейчас!..

Удар!

Создатель, мне нужно тело! Мне нужно хоть какое-то тело!!!

Удар!

Цепляюсь за отторгающую меня оболочку из последних сил. Как он силен, как он хитер, боевой колдун, гад, сволочь!. Ведь он и вправду вознамерился одолеть меня.

Если бы кто-то случайно вдруг вошел в галерею, то застал бы необычную, но отнюдь не внушающую опасений картину. Старший мечник Лиалкенкиг Плешивец торчит истуканом возле дверей в зал синклита, занеся стиснутый в сведенных судорогой пальцах молоток над безмолвным гонгом, одна нога отведена в незавершенном шаге, и как только он не падает — можно диву даваться. И этому случайному очевидцу понадобилось бы заглянуть Лиалкенкигу в лицо, чтобы обнаружить там слабые сполохи разворачивающейся в самых недрах его естества смертной битвы.