Где-то на носу должен был быть другой выход, и если мне повезет…

Свою мысль я не закончил, так как проем загородила фигура. Я успел первым, и две пули успокоили человека с дробовиком. Плечом толкнул ближайшую дверь, оказался в машинном отделении, понял, что ошибся и с парой кочегаров, а также теми, кто следит за шагом двигателя, мне не справиться, выскочил назад, прежде чем они опомнились.

Грубо говоря, я метался, как мышь, загнанная в западню. Один сунулся следом за мной, получил пулю в ногу, и это обстоятельство остановило других от поспешных действий.

– Живым! Убью всех! Только живым! – услышал я голос Ингрема за спиной.

Я решил переть вперед, раз уж позади собралось столько желающих провести со мной милую беседу. Вновь кто-то высунулся из-за угла, я выстрелил, но не попал, и человек скрылся. Из брошенного под ногами ящика с инструментами левой рукой подхватил длинный гаечный ключ.

Коридор заканчивался – я пробежал через весь корабль и оказался возле носового трюма. Дверь была приоткрыта, так что я юркнул туда, повернул запор и заблокировал ее гаечным ключом.

Здесь царил мрак, на дальней стене тускло горел электрический фонарь, практически не дававший света. Я понимал, что надо пошевеливаться, в носовой трюм должен был быть еще по меньшей мере один спуск – тот, через который сюда отправляли грузы.

Рукоятка на двери дернулась, стукнулась о рычаг. Тут же последовал удар, а затем тишина. Что же. Следует торопиться, прежде чем мышеловка захлопнется и они добегут до другого выхода.

Из-за тусклого света я не сразу заметил женщину. Она сидела на табурете, закинув ногу на ногу, и, опираясь спиной на массивный деревянный ящик, с интересом рассматривала меня.

Дама была не вооружена, но, поняв, кто передо мной, я направил пистолет ей прямо в лоб.

Невысокая и хрупкая, прическа «фокстрот»[21] совершенно не подходила для искирского лица – слишком тонкие губы, слабые скулы и раскосые темные глаза. Впрочем, для своего народа она была вполне красива. И улыбка у нее казалась милой, хотя меня и не тронула.

Одета по моде моей страны – повседневное платье из льна, с высоким воротником-стойкой и буфами на плечах. Вкуса древесного угля, невыразительное. Под ним угадывался корсет, а в складках подола можно было спрятать… ну, например искирский клинок.

В правой руке она держала изящный тонкий нефритовый мундштук с незажженной папиросой.

– Дадите даме огоньку? – Ее голос прозвучал насмешливо, и я отметил, как чисто она говорит на моем языке.

– Бросил.

– А как же «папиросы для джентльмена и спортсмена»? – Незнакомка процитировала рекламу, которую частенько печатали в газетах, а затем указала мундштуком на мое оружие: – Вам доставляет удовольствие пугать женщину?

– Женщину? Нет. Искирку? Считайте это превентивной мерой.

Ее красивые брови чуть сдвинулись, но сама она не пошевелилась.

– Не любите мой народ?

– Чему я успел научиться за время войны, так это умению не недооценивать искиров.

– Лестно слышать. Вы позволите? – Она опустила руку вниз, чиркнула спичкой о каблук, закурила, выпустила дым из ноздрей, все так же не сводя с меня темных глаз. – Я всегда считала мужчин Королевства более смелыми. Своих женщин вы тоже опасаетесь?

– Только если они из Штаба оборонной разведки[22].

Она одарила меня улыбкой.

– Превосходно, мистер Шелби. – Это «случайно» брошенное «мистер Шелби» говорило слишком о большом количестве неприятностей, которые крутились надо мной. – Что же меня выдало?

– Вы не похожи на человека, решившего купить у контрабандистов пару ящиков виски. А труп мистера Хенстриджа и сфера его деятельности… складываются в интересную картину. – Я не улыбнулся, сделав шаг в сторону.

Она вздохнула, описав мундштуком в воздухе круг:

– Оставайтесь на месте, пожалуйста, мистер Шелби.

Ее слова прозвучали быстро, и тут же проступил акцент – буквы «р» практически не было слышно, так мягко и невыразительно та звучала.

Я не собирался болтать с ней до рассвета. Помощь в трюм могла подоспеть в любую минуту, поэтому взвел курок:

– К сожалению, мне придется отклонить ваше любезное предложение. Я спешу.

– Как только вы перескажете мне ваш разговор с ученым и отдадите то, что он оставил вам на хранение, мы расстанемся.

– Идите к черту, любезная.

Она встала и, видя, как напрягся мой палец на спусковом крючке, осторожно затушила папиросу о ящик за своей спиной, возвышавшийся над ней точно гора.

– Мистер Шелби, – тихо произнесла она. – Вы волей или неволей вмешались в большую игру. Я предлагаю вам возможность легко и просто выйти из нее. Будьте разумным человеком. Вы хороший детектив, вот и играйте в него. Спасайте похищенных детей и племянниц. Отступите от политики и мотории. Это грязные дела.

– Я так и поступил. Мое нахождение здесь – звено в цепи досадных случайностей. А теперь я уйду и забуду, что видел вас. Как и то, что вы разгромили мою квартиру.

Тень шептала мне на ухо, что стоит ее убить. Вот прямо сейчас.

– Вы ошибаетесь, – ровно ответила искирка. – Никто из нанятых мною людей не причастен к тому, о чем вы говорите.

Я стал обходить ее и ящик, а она, больше не улыбаясь, произнесла с угрозой в голосе:

– Мистер Шелби, вы вынуждаете меня…

Наверху, на палубе, загудел «ревун», который перекрыл даже шум работающих машин корабля, а затем это корыто дернулось, точно норовистая лошадка. Что означало одно – двигателю дан полный ход и мы от кого-то убегаем. И этот кто-то, напугавший самого Ингрема, мог быть лишь речной полицией Грейвплейса.

Она прыгнула, и я нажал на спусковой крючок. «Стук» громыхнул, но пуля вместо того, чтобы оставить дырку у нее во лбу, врезалась в ящик, расщепив внешнюю доску.

Эта дамочка, надо отдать ей должное, перемещалась точно призрак. Впрочем, не поручусь, что она им не была. У меня перед глазами мелькнул внезапно длинный черный локон, и вот она уже в дальней части трюма, под фонарем. Ее силуэт все время дрожал и раздваивался, как в новомодном, но плохо отлаженном кино, а волосы, теперь достающие до пят, развевались от невидимого ветра.

Человек видит лишь то зло, которое есть в нем самом. И сейчас я увидел его предостаточно. Словно в зеркало заглянул. И отражение мне совершенно не понравилось.

Я не стал стрелять. Просто был не уверен, что справлюсь с кадзе[23]. Она убегала, и мне не хотелось, чтобы я стал тем поводом, который заставил бы ее задержаться. И… вернуться. Лучшее, что можно сказать о кадзе, – это то, что те находятся как можно дальше от вас. Во время войны они были нашей самой большой головной болью.