— Но, маменька! — Павлик соскочил с дивана, схватил мать за руки, заглянул ей в глаза. — Вы не можете запретить нам гулять! Быка снова заковали в цепи, и он больше не вырвется! А меня Егор обещал научить на лошади кататься и на веслах по озеру ходить…

— Ни боже мой! — вскрикнула в ужасе Наташа. — Никаких лошадей! Они же могут понести или лягнуть! И про лодку ничего слушать не хочу. А если ветер подует и перевернет ее? Нет, нет, даже речи не может быть! — Она отстранила сына от себя. — Перестань морочить мне голову. Сейчас отужинаем, прочитаешь мне четыре страницы по-латыни. Посмотрим, чему тебя Ксения научила, помимо того, чтобы лгать про журавлей. — И с укором посмотрела на сестру. — Ты знала про лошадей и лодку? При тебе Егорка ему обещал?

Ксения не успела ответить. Глаза Павлика яростно блеснули. Он топнул ногой.

— Ксюша не учит меня лгать! И Егора не трогайте! Он не виноват! Я его сам просил! — И вдруг зашелся в плаче: — Противная маменька, злая маменька! — И когда Наташа попыталась его обнять, вырвался из ее рук и выбежал из столовой.

— Ну, чего застыла? — Наташа побледнела и с гневом посмотрела на сестру. — Добилась, чего хотела? Матушка ему, видите ли, злыдня несносная, а тетка — ангел небесный! — Лицо ее скривилось. Она быстро отвернулась, махнула рукой и приказала: — Беги за ним! Как бы чего не случилось.

Ксения кивнула головой и, подобрав юбки, выбежала вслед за племянником.

Дубу, раскинувшему свои ветви почти над самым парадным крыльцом, было около трехсот лет. «Антик с гвоздикой» построили на месте старой, еще боярской усадьбы, напоминавшей скорее небольшую крепость, что по тем смутным и ненадежным временам было более чем оправданно. Дуб исполнял роль сторожевой башни, и в его густых ветвях хоронился настил из досок для исправно менявшихся часовых, которые не спускали глаз с озера и ведущей к усадьбе дороги. В те, уже ставшие преданием годы густые леса подходили к озеру к боярской усадьбе вплотную, и всякой нечисти в них водилось предостаточно, начиная от дикого зверя и кончая разбойничьим людом, чьи набеги были не менее опасны, чем встреча с волчьей стаей в чистом поле непроглядной зимней ночью.

Несмотря на то что подъездную аллею пришлось пустить в обход дуба, дерево не спилили. И оно осталось несомненным украшением усадьбы — огромное, с мощными ветвями, под которыми в непогоду вполне могло укрыться небольшое воинское подразделение с пушками и лошадями, или пастух с отарой овец, или…

Впрочем, никому из них на территории усадьбы околачиваться не дозволялось, равно как и гостям, которые тоже сумели бы изрядно повеселиться под его развесистой кроной. Но порядки молодая графиня завела строгие, поэтому дуб скучал в одиночестве, орошая каждую осень свое подножие щедрым ливнем из желудей, которые собирали в плетеные корзины и отправляли на скотный двор свиньям. Да еще досаждал он дворникам, которые его опавшую листву исправно убирали, вывозили возами и сжигали за пределами усадьбы.

Нижние ветви у дуба спилили до высоты трех аршин, а то и выше, после того как один из лакеев сломал себе шею, свалившись пьяным с настила, доски которого прогнили и частично обрушились.

Теперь вместо настила осталась лишь пара поперечных плах, на которых ранее доски крепились, и теперь они едва просматривались сквозь густую дубовую листву. Сбросить их никто не решался, а испробовать, как раньше, на прочность не рисковали даже вездесущие дворовые мальчишки. Барыня пригрозила нещадно выпороть всякого, кто осмелится подойти к дубу ближе, чем на пару саженей.

В тени его кроны еще при жизни старой графини установили несколько скамеек, но на них давно никто не сиживал. Днем из-за недостатка времени, вечером из-за комаров, которые вблизи озера были по-особому крупными и злющими.

Но сейчас возле дуба творилось нечто схожее с маленьким светопреставлением. Казалось, все население усадьбы сбежалось сюда, чтобы поглазеть на невиданное зрелище. Барыня, простоволосая, растрепанная, рыдала в голос и металась под дубом, умоляя спуститься вниз маленького графа. Но он сидел верхом на толстой ветке, болтал ногами и, несмотря на слезы и уговоры матери, слезть наотрез отказывался.

— Павлик, — Наташа остановилась и молитвенно сложила руки, — не огорчай маменьку! Спускайся вниз! — И прикрикнула на рослого лакея: — Данила, бегом в дом, неси одеяла.

Данила на рысях бросился в комнаты и вернулся уже вместе с Марфушей и с охапкой одеял в руках.

— Натягивайте одеяла под дубом, — приказала Наталья. Она уже поняла, что слезами маленького упрямца не пронять, и поэтому промокнула их платочком и приступила к решительным действиям.

Через несколько минут дуб обступили рослые лакеи, растянувшие за углы одеяла. По четыре человека на каждое. Теперь, если Павлик по какой-то причине вздумает свалиться с дерева, он непременно упадет на одеяла. Но мальчик, заметив эти приготовления, полез еще выше по дереву и устроился под остатками настила. Здесь ветки были тоньше, но он. не обращая на это внимания, поднялся на ноги и ухватился за доску, когда-то поддерживающую настил. На головы лакеев и одеяла посыпались старые желуди, листья и сухие веточки.

— Павлик! — вскрикнула Ксения. — Осторожнее! Ветка может обломиться!

Наталья перекрестилась и умоляюще посмотрела на сестру. Дворня и лакеи, молча задрав головы, наблюдали, что происходит в кроне дерева.

Павлик переступил ногами, и ветка под ним затряслась. Но маленький негодник даже не подумал переместиться ниже, лишь крепче ухватился за остатки сторожевого настила.

— Павлик, — мягко сказала Ксения, — спускайся! Смотри, на маменьке лица нет! Не пугай нас!

— Пусть она пообещает, что разрешит нам гулять возле озера, — кивком головы мальчик показал на мать. — И позволит мне кататься на лодке и верхом.

Наталья жалобно скривилась:

— Павлик, дорогой, это же опасно для жизни! На озере волны, а лошадь может понести…

В ответ мальчик внезапно оттолкнулся от ветки ногами и повис, слегка раскачиваясь в воздухе, ухватившись за доску. Толпа ахнула и метнулась к дубу, выставив руки перед собой, словно этим можно было оградить озорника от падения.

Наташа испуганно вскрикнула, и слезы вновь ручьем побежали у нее по лицу. Но сын был безжалостен:

— Не слезу, пока не позволите! Лучше я здесь останусь жить! — Он вновь взгромоздился на ветку и прокричал сердито: — Завиваться больше не буду и цветы вышивать! — Подумал мгновение и добавил: — И латынь учить.

— Павлик, одумайся. — Ксения подошла вплотную к растянутым одеялам и задрала голову вверх. Снизу ей были видны лишь ноги племянника, которые переступали по ветке. Она также заметила, что ветка сильно прогнулась. Павлик был достаточно упитанным мальчиком и не очень ловким. Ксения быстро огляделась по сторонам. Не будь вокруг столько народа, она давно бы сама вскарабкалась на дерево и стащила негодника вниз.

— Хорошо, — к ней подошла Наташа. Она справилась со слезами, и голос ее звучал по обыкновению строго. — Спускайся вниз! Я обещаю, что мы сегодня же обсудим все твои пожелания.