Скот заперт в стойлах.

До рассвета мы свободны.

Настал час гордости и силы,

Час когтей и клыков.

Э-гей! Пусть звучит наш боевой клич!

Однако же настроение у Акелы нисколько не улучшилось. Наоборот, от песни ему почему-то стало грустно, и он глубоко вздохнул.

Тени скользят и вздохи разносятся по джунглям.

Берегись, маленький охотник! Берегись!

Кто-то там, у тебя за спиной,

затаил жаркое дыханье и тихо ступает в ночи.

Берегись, маленький охотник! Берегись!

У тебя перехватывает дыхание в горле,

сердце бешено стучит.

Берегись, маленький охотник! Берегись!

В голове у Акелы всё звучали мрачным припевом слова «Песни маленького охотника». Горло у него пересохло, на сердце было тяжело. Так и впрямь уснуть было невозможно. К тому же в пояснице начинало ломить. Он осторожно переложил с плеча голову Маугли себе на колени, поправил под собой узелок и сам тоже прилёг на пол. Так было немного удобней. Чтобы избавиться от дурных мыслей, которые не давали покоя, он принялся считать про себя. Но просто на цифрах сосредоточиться было трудно, поэтому он решил считать обезьян. Только в этом поезде их едет бесчисленное количество. Одна обезьяна, две обезьяны, три обезьяны…

Обезьян в Холодной спальне-тамбуре всё прибывало. Обезьян, которые очень кичились тем, что кое-что переняли у исчезнувших бесследно людей. Не зная ни порядка, ни правил, не помня себя от жадности, они готовы были утащить любые вещи, принадлежащие людям, какие только попадались им на глаза. Они знать не хотели ничего о доброте и благодарности, нетерпеливые и алчные. И ещё они собой очень гордились, эти обезьяны. В Холодной спальне обезьян набилось уже так много, что они вплотную придвинулись к Акеле и Маугли. Всюду ухмыляющиеся обезьяньи морды. Обезьяний запах. Вши и блохи, летящие во все стороны с обезьяньих шкур. Обезьяна в платье с пунцовой помадой на губах. Красномордые, упившиеся в стельку обезьяны. Старый обезьяний вожак с лиловой физиономией, изборождённой морщинами. Обезьяна-мать, расхаживающая туда-сюда, прижимая младенца к усохшей груди. Все вместе они стучат жёлтыми зубами. Каждая обезьяна примеряется, как бы броситься на Акелу и Маугли. Наконец, сбившись в клубок, они бросаются в атаку. Прежде чем Акела, ощерив клыки, успевает дать им отпор, обезьяны уже утащили Маугли. Они вцепились в малыша множеством лап и взбираются с ним всё выше на дерево. А их поезд тем временем мчится уже не по земле, а прямиком в небеса… Акела ведь волк — он не умеет лазить по деревьям. Не может он и сесть в поезд, чтобы на нём взлететь. Оставшемуся внизу Акеле остаётся только бранить себя за рассеянность и петь песню гнева и печали, то есть выть.

Акела и в самом деле стал тихонько скулить от горя во сне. Почему он не предупредил Маугли, что в Холодной спальне ни на одно мгновенье нельзя терять бдительности?! Стоит только обезьянам ослабить хватку, отпустить Маугли — как он кувырком полетит вниз, шлёпнется оземь и разобьётся насмерть. Этот маленький, слабый человеческий детёныш Маугли. Единственный братец, которого довелось встретить в жизни, — и вот так просто, так скоро отдать его на смерть! Малютка Маугли, доверившийся во всём ему, Акеле, обречён так бессмысленно погибнуть! А ведь его жизнь ещё даже и не начиналась!

Пока Акела продолжал свои сетования, поезд всё мчался вверх, а обезьяны скакали по нему от вагона к вагону. Сколько Акела ни задирал голову, он уже не мог рассмотреть в вышине ни обезьян, ни Маугли.

И тут Акела — всё ещё пребывая во сне — вспомнил, кто может спасти похищенного обезьянами Маугли, — скромный питон Каа. Змеи могут забираться на деревья. У серых обезьян при одном звуке имени Каа по всему телу до самого хвоста бегут мурашки, а при виде его их охватывает столбняк. Даже с обычной змеёй не слишком приятно повстречаться, а Каа — гигантский удав. Чтобы вырасти до такой длины — девять метров — потребовалось двести лет. Значит Каа — вместилище двухсотлетней мудрости. Стоило только Каа появиться в Холодной спальне, в том мёртвом городе, как обезьяны, затаив дыхание, оцепенели от ужаса, и Маугли благополучно удалось спастись. После этого Каа начал исполнять перед обезьянами свой «танец голодного брюха». Покачивая головой, он свивался в кольца, выписывал восьмёрки, треугольники и квадраты, с шипением неторопливо и безостановочно извиваясь всем своим огромным телом. А обезьяны, словно зачарованные, одна за другой сами шли к Каа в пасть, чтобы отправиться дальше к нему в брюхо. Акела видел во сне, как исчезают в пасти обезьяны, а тело Каа при этом разбухает и тяжелеет посередине. При этом тело Каа растворяется в тени мчащегося поезда. И вот уже Маугли, человеческий детёныш Маугли в мешковатых одёжках, радостно смеясь, бежит к Акеле. Он утыкается в густую шерсть у Акелы на загривке и со слезами в голосе шепчет: «Прости! Ты за меня волновался! Я теперь буду осторожен с этими обезьянами!»

«Вот бы мне уметь так, как Каа!» — с завистью думает про себя Акела, наконец-то чувствуя себя в безопасности. Ведь, наверное, чтобы истреблять без разбора этих проклятых обезьян, больших и маленьких, самцов и самок, надо быть таким, как Каа. Что делать, если мир полон обезьян! Лучше уж быть не Акелой, а Каа. Акела пожалел, что родился Акелой, а не Каа. Почему всё же ему довелось стать Акелой? Когда Акела промахнётся на охоте, ему придётся проститься со званием вожака стаи. Всех в конце концов ждёт впереди старость. Только Каа неподвластен судьбе и, наверное, может прожить ещё несколько веков. Но при всём том Акела змей недолюбливал. Позади их детского дома протекала река Тобу. Может быть, оттого иногда через двор ползли к реке ужи. Ребята находили змеиные яйца в траве. Акела был всё-таки мальчик и потому при виде этих змеиных яиц крика не поднимал, но всё тело у него цепенело, как у серых обезьян при виде Каа. Рассказывать о змеях по книжкам он ещё мог, но самому превратиться в змею ему совсем не хотелось бы. Например, в питона, который живёт до двухсот лет…

«И потом, — думает Акела сквозь сон, — не хотел бы я быть пресмыкающимся, то есть существом совсем другого рода, чем Маугли. Мы ведь родичи». Если уж не принимать во внимание «родство», то ему, Акеле, лучше быть хотя бы медведем Балу. Акела с самого начала не упускал из виду это обстоятельство. Да, добродушным пожилым медведем Балу, который любит подремать и вечно собирает свой мёд. Балу такой чувствительный: чуть что — сразу в слёзы. Он больше всех балует человеческого детёныша Маугли, добросовестно выполняет свои обязанности наставника и втолковывает ученику Закон джунглей. Да он и сам, Акела, совсем как Балу — такой же неторопливый, большой и любит цветы. Правда, он ещё не такой дородный, как Балу. Да ведь для парня в семнадцать лет тут нечем гордиться, если будешь таким толстяком. Воспитательницы в детском доме были похожи на Балу. Потому он и думал, что, хотя неплохо было бы называться Балу, а не Акела, но сам, как Акела, подобных допущений делать не мог. Но Маугли когда-нибудь всё равно увидит в нём эту сокрытую натуру Балу. Вот уж, наверное, он тогда расхохочется: «Ты, лентяй Балу!»

А тем временем поезд всё также держал путь на север, делая остановки каждые десять минут. Просыпаясь иногда от холода и тяжело сопя, Акела снова засыпал. Он чувствовал телом дыхание Маугли, и тревога постепенно покидала его, развеивалась. Так во сне он и думал о своём всю дорогу до самого утра. О Холодной спальне, о том, кем лучше быть: Акелой, Каа или Балу. О смысле «Песни маленького охотника». О том, чему надо будет научить Маугли…