а не на личные отношения с людьми. Мы настраиваем наши биологические часы на жесткие рабочие графики, вываливаясь по утрам из спальни, словно зомби. Мы все чаще живем в изолированных городских коробках, страдая от одиночества и с трудом продираясь через повторяющиеся циклы современной жизни. Роман «О дивный новый мир» (1932) Олдоса Хаксли — не книга о зомби в традиционном смысле, но в нашем контексте он явно становится таковым: в этой гиперкапиталистической утопии каждый человек генетически модифицирован (как мы сказали бы сейчас) для работы, шопинга и секса и способен получать удовольствие исключительно от этих трех занятий. Если вдруг накатит грусть, нужно просто принять лекарство «сома», и все пройдет. Только это и доступно персонажам романа Хаксли, и, хотя придуманный им мир ярок и высокотехнологичен, а его обитатели здоровы и красивы, по сути, он столь же бездушен, движим голодом и мертв, как и любой мир, населенный зомби. В определенном смысле наибольший ущерб от капитализма как системы заключается в том, что он ставит во главу угла богатство — и больше ничего. Погоня за деньгами важнее любых ценностей, которые делают нас людьми, важнее сопереживания, справедливости, эмпатии и чести. В этой системе идеальный гражданин движим страстью к потреблению и не слишком долго и глубоко задумывается над тем, например, какие люди сейчас у власти и что они собираются делать. Возможно, именно здесь следует искать тайную суть историй о зомби. Дело тут не столько в конце света, сколько в кончине ценностей, на которых этот свет держался. Не исчезновение рода человеческого, но исчезновение человечности как таковой. На фоне полчищ зомби моральный упадок общества больше не скрыть за сверкающими фасадами процветающих мегаполисов — на фоне разрухи и останков наших «цивилизаций» все становится четким и ясным. Выжившие зачастую пытаются цепляться за традиционные общественные конструкты и идеалы, собираясь в кучки и помогая друг другу пробираться через этот безжалостный и хаотичный новый мир. Но их попытки найти выход постоянно пресекаются не только бездумными жертвами нового порядка, но и другими выжившими, которые с радостью восприняли исчезновение социальных ограничений. Последние движимы жаждой власти и жадностью и в своем стремлении преуспеть основываются только на базовых инстинктах. Самыми страшными монстрами в этом мире часто оказываются вовсе не зомби: как пишет философ Юджин Такер, «нечеловеческое чаще всего поселяется именно в человеке»[48]. Однако до нынешнего состояния нас, возможно, довели не только изъяны капиталистической системы. Вспышки зомби-эпидемий стали синонимичны многим саморазрушительным тенденциям человечества, от термоядерного холокоста до биоинженерии. В трилогии «Паразит» («Parasite», 2013), «Симбионт» («Symbiont», 2014) и «Химера» («Chimera», 2015) Мира Грант создает мир недалекого будущего, в котором люди носят в себе искусственно созданных ленточных червей «СимбоГен», помогающих от болезней и ожирения. Однако включается закон Франкенштейна о непредвиденных последствиях: черви начинают жить сами по себе, вырываются из тел носителей на свободу, после чего люди либо умирают, либо превращаются в толпы «лунатиков». Все в большем числе историй о зомби их нашествия становятся результатом наших собственных ошибок, и мы должны принять их последствия. Вот что пишет Хавьер Алдана Рейес[49]: «Зомби… всё чаще предупреждают нас о конце цивилизации, к которому могут привести глобальные кризисы (отягощенные экономическими проблемами в отдельных странах), такие как изменение климата или использование биологического оружия. Современные истории о зомби демонстрируют резкий сдвиг от их нашествия как ключевого элемента сюжета в сторону долгосрочных последствий катастроф, прямую ответственность за которые несут сами люди»[50]. Может быть, еще и поэтому фильмы о зомби отражают наше чувство безысходности по отношению к будущему. По мере уменьшения числа людей и истощения ресурсов становится все очевиднее, что прежней жизни больше не будет. Выжившие просто толкут воду в ступе, влачат жалкое существование без всякого смысла и будущего, одинокие и покинутые, и просто дожидаются неминуемого исчезновения человечества. Если даже они смогут справиться с нашествием безумных монстров, они останутся на полностью разоренной земле. Роман Макса Брукса «Мировая война Z» рассказывает о зомби-апокалипсисе и восстановлении мира после него, но истории о таком возрождении — большая редкость[51]. Было бы очень грустно, если бы наше экзистенциальное одиночество достигло той границы, за которой мы не смогли бы увидеть ничего. Горе и одиночество — ужасные состояния. Они притупляют сознание, разрушают тело и подчиняют себе нашу жизнь без остатка. Во французском фильме «Париж. Город Zомби» («La nuit a dévoré le monde», режиссер Доминик Роше, 2018) главный герой просыпается после вечеринки — и оказывается совсем один, окруженный следами кровавого пиршества зомби. Он пытается привыкнуть к жизни в новом мире, но одиночество постепенно сводит его с ума, и у него начинаются галлюцинации.

Но даже если ты остался не один — это немногим лучше. Оплакивая гибель человечества, группы выживших беспомощно наблюдают за тем, как их товарищи один за другим заражаются и медленно умирают. Фильм «Зараженная» (режиссер Генри Хобсон, 2015) — не самая известная картина с Арнольдом Шварценеггером, но одна из самых интересных. В фильме рассказывается о пандемии болезни, называемой некроамбулизм (еще одна попытка отойти от клише зомби-фильмов, опирающаяся при этом на их символическую силу), которая разрушила общество. Дочь Арни по имени Мэгги кусает зомби, и он беспомощно наблюдает, как она постепенно превращается в монстра. Поначалу, несмотря на очевидные страшные изменения (в одном эпизоде она просыпается среди ночи из-за червей, копошащихся в ране на ее руке), она ведет себя более-менее нормально. Но исцеление невозможно, и они оба знают, что, когда Мэгги окончательно превратится в зомби, отцу придется найти в себе силы убить ее. Это исследование горя из-за неизбежной утраты трогает до глубины души. Такие эмоции находят мощный отклик в душе всякого, кто пережил смерть родных и близких от неизлечимой болезни. Напоминая о нашей смертности, зомби также заставляют нас вспомнить о физической ограниченности наших тел. Они отражают наше отвращение к дряхлению и неизбежному увяданию нашей плоти. Ведь мы разрушаемся постоянно, и немощь наших тел дает о себе знать задолго до смерти. При этом зомби вызывают у нас еще один страх: глядя на них, мы осознаем, что после смерти наши тела будут разлагаться. Все это отражает один из уникальных аспектов нашего отношения к собственной телесности. Есть то, чем мы являемся — храбрыми, умными, любопытными, любящими, ленивыми и т. д., а есть то, что мы имеем — например, одежду или книги. При этом наше тело одновременно принадлежит к обеим этим категориям: мы имеем наше тело, но и являемся им. Особое место, которое телесные страхи занимают