– Они все поедут на открытие ночного клуба Джека Джонсона… Мне не хочется, а вам?

– Это обязательно?

– По-моему, нет. – Она замялась. – Мне хотелось бы поговорить с вами. Может быть, поедем к нам? Если бы только я была уверена…

Она снова умолкла, и Джоэл спросил:

– В чем?

– Уверена, что… Ну да, я психопатка, но я вовсе не уверена, что Майлз действительно поехал на матч.

– Вы думаете, он у Евы Гобел?

– Да нет… но что, если он здесь и следит за мной? Знаете, Майлз способен на очень странные поступки. Как-то он пожелал пить чай с каким-нибудь человеком, у которого длинная борода, и потребовал, чтобы бюро по найму актеров прислало ему такого длиннобородого, а потом пил с ним чай до вечера.

– Ну это совсем другое. Он же прислал вам телеграмму из Саут-Бенда. Значит, он на матче.

Выйдя из театра, они попрощались со своими спутниками, что было встречено веселыми взглядами. Машина вырулила из толпы, собравшейся вокруг Стеллы, и покатилась по залитой золотым светом улице.

– Он ведь мог договориться об этих телеграммах, – сказала Стелла. – Это очень просто.

Что ж, вполне вероятно, и при мысли, что ее тревога не лишена основания, Джоэл рассердился: если Майлз, так сказать, решил держать их в объективе кинокамеры, то он снимает с себя все обязательства. Вслух он сказал:

– Чепуха.

В витринах магазинов уже сверкали рождественские елочки, и полная луна над бульваром казалась бутафорской, как и огромные фонари на перекрестках. На Беверли-Хиллз темная листва тускло поблескивала, будто эвкалипты под солнцем, но Джоэл видел лишь отсвет белого лица совсем рядом и плавный изгиб плеча. Она вдруг отстранилась и посмотрела на него.

– У вас глаза вашей матери, – сказала она. – Когда-то у меня был целый альбом ее снимков.

– А у вас глаза – только ваши, других таких нет, – ответил он.

Когда они входили в дом, Джоэл почему-то оглянулся, будто ему почудилось, что Майлз притаился в кустах. На столике в передней лежала телеграмма. Стелла прочла ее вслух:

«Чикаго.

Буду завтра вечером. Думаю о тебе. Люблю.

Майлз».

– Вот видите, – сказала она, бросая телеграмму обратно на столик, – он легко мог все это подстроить.

Она распорядилась, чтобы дворецкий принес напитки и сандвичи, и поднялась наверх, а Джоэл прошелся по пустынным гостиным. Вот и рояль, возле которого он, опозоренный, стоял в позапрошлое воскресенье.

– Итак, развод, – сказал он громко, – молодая пара, а он после развода да в Африку…

Он вспомнил о другой телеграмме:

«Вы были одним из самых приятных наших гостей…»

А что, если телеграмма Стеллы – обычный жест вежливости, вдруг подумал он. Скорее всего ее надоумил Майлз, ведь это он пригласил его. Может быть, Майлз сказал: «Пошли ему телеграмму – у него сейчас скверно на душе, ему кажется, что он сделал из себя посмешище».

Похоже на то… «Стелла полностью находится под моим влиянием, и все, кто нравится мне, нравится и ей тоже, в особенности мужчины». Женщина послала бы телеграмму из сострадания, мужчина счел это своим долгом.

Стелла вошла в гостиную, и он взял ее за руки.

– У меня странное чувство, мне все кажется, что я просто пешка, которой вы сделали ход против Майлза, – сказал он.

– Налейте себе чего-нибудь.

– А самое странное, что я все равно влюблен в вас.

Зазвонил телефон, она отняла руку и взяла трубку.

– Еще одна телеграмма от Майлза, – объявила она. – Он отправил ее – во всяком случае, так там сказано – с самолета, из Канзас-Сити.

– И, наверное, просит передать поклон мне?

– Нет, он только пишет, что любит меня. И я верю, что любит. Он такой слабый.

– Сядьте рядом со мной, – попросил Джоэл. Время было не позднее. И полчаса спустя, когда Джоэл встал и подошел к холодному камину, до полуночи оставалось еще несколько минут.

– Значит, я вам совсем не интересен?

– Почему же? Вы мне очень нравитесь, и вы это знаете. Но только, кажется, я действительно люблю Майлза.

– Вне всякого сомнения.

– И я почему-то очень нервничаю сегодня.

Он не сердился – скорее, почувствовал облегчение; случись иначе, все слишком бы осложнилось. Но, глядя на нее, на ее теплое нежное тело, растапливающее холодную голубизну платья, он понял, что будет сожалеть о ней всю свою жизнь.

– Мне пора, – сказал он. – Я позвоню и закажу такси.

– Зачем же? У нас есть ночной шофер.

Он поежился – уж очень легко она его отпускает, – и, заметив это, она поцеловала его легким поцелуем и сказала:

– Вы милый, Джоэл.

Он залпом осушил бокал, и тут же громко, на весь дом, зазвонил телефон и торжественно забили часы в холле. Девять… десять… одиннадцать… двенадцать…

И снова настало воскресенье. Джоэл подумал, что пошел вечером в театр, еще не сбросив с себя гнета будней, и Стеллы домогался так настойчиво, будто спешил до конца дня покончить и с этим делом. Но теперь наступило воскресенье – впереди двадцать четыре упоительных праздных часа, каждая минута манит тайным обещанием, в каждом мгновении таятся бессчетные возможности. И нет ничего недостижимого, все только начинается. Он налил себе еще один бокал.

Стелла вскрикнула и бессильно опустилась на пол возле телефона. Джоэл подхватил ее и перенес на диван. Он смочил носовой платок содовой водой и приложил ей к лицу. Из телефонной трубки доносилось какое-то бормотание, и он взял ее.

– …самолет упал сразу после вылета из Канзас-Сити. Тело Майлза Кэлмена опознано и…

Он повесил трубку. Стелла открыла глаза.

– Не поднимайтесь, – сказал он, стараясь протянуть время.

– О господи, что случилось? – прошептала она. – Позвоните им! Господи, что случилось?

– Сейчас я позвоню. Кто ваш доктор?

– Они сказали – Майлз погиб?!

– Лежите тихо… Кто-нибудь из слуг еще не спит?

– Обнимите меня, я боюсь!

Он обнял ее за плечи.

– Скажите мне фамилию вашего доктора, – твердо повторил он. – Может быть, это ошибка, но надо, чтобы кто-то был здесь.

– Мой доктор… О боже, неужели Майлз погиб?!

Джоэл кинулся наверх и стал рыться в незнакомых аптечках в поисках нашатырного спирта. Когда он вернулся, Стелла рыдала.

– Нет, нет, он жив! Я знаю, он жив! Он это все придумал. Он нарочно мучит меня. Он жив, я знаю. Я чувствую, что он жив.