Баз оживился, даже в глазах что-то сочувственное появилось. Надо же, я думала, совсем ему не нравлюсь. Хранитель подскочил ко мне и хвостом по полу застучал.

Поднялась и неспешно подошла к кровати девица. Присела, озадаченно всматриваясь в меня красными глазищами.

— Хорошо приложила, — прицыкнула языком. — Ты извини… Я думала снова какая-нибудь неупокоенная забрела. Здесь бывает, — невозмутимо похлопала меня по плечу. Я ойкнула, хлопок отдался в голову и там застучало. — Но и ты не промах, — она платок от лица убрала, хмыкнула распухшим носом. Тот занимал пол лица и был скривлен влево. Я не могла не улыбнуться. Представляю, как я выгляжу. Осторожно прикоснулась ко лбу, шишка будь здоров.

— Меня, кстати, Тара Вьятт зовут, — представилась девица.

Я, поморщившись от боли, села.

— Найли Сторм, — проговорила напряженно.

Дух пристроился у Вьятт за спиной и выглядывал из-за плеча. Черные глазенки хлопали незамутнённым взглядом. На рыжей морде написано было: А я чего? Я в бабские разборки, ни-ни!

— Значит, ты тоже на боевика? — продолжила хрипловатым голосом Тара.

Значит? Ага, вот о ком говорил Зак. Что ж, спасибо, друг. Мог и предупредить.

— Жить будем вместе. Нас, боевиков-девчонок с первого курса, ты да я. Если чего, ко мне беги, я им всем… — она сжала крупную зеленую ладонь в кулак и погрозила в воздухе. Глаза сверкнули внутренней ярость. Нечистые! Да она ходячий комок нервов! Причем вполне такой внушительный комок. Тара носом шмыгнула и тут же поморщилась, приложила к нему платок. И покосилась на духа:

— Ты хоть бы лед принес!

Дух оскалил пасть, посмотрел на меня всю «красивую» головой покачал и скользнул в стену.

— Наставнички! — пробасила в след ему Тара, запрокинула голову вытирая просачивающуюся из носа кровь. — Мне тут тоже одного приставляли… Так он сутки рядом висел… — довольная улыбка расплылась по лицу. — А теперь ищи свищи его…

Из стены вернулся Баз, с полотенцем через плечо, и чашкой со льдом в лапах. Протянул Вьятт. Смотрел он на неё при этом очень неприязненно, то ли услышал последнюю реплику, то ли того духа знал. Тара положила кусочек льда на переносицу и облегченно выдохнула. Мне судя по всему уже лед не поможет.

— Помыться бы, — язык едва шевелился.

Вьятт кивнула и даже с кровати встать мне помогла.

Я уже входила в душевую, когда она прикрикнула.

— Ты не обижайся, всяко бывает… — я оглянулась. Вид у ней и правда извиняющийся был. Я, боясь лишний раз головой кивнуть, рукой махнула.

Стоя у зеркала, понимала, отчего Тара решила вдруг извиниться. Знала, что я увижу в отражении. Честно, такой вид мало кому мог понравиться. Шишка иссини-фиолетовая выпирала посреди лба. Переливаясь уходила темным разводом на переносицу делая мой нос ничуть не меньше, чем у новообретенной подруги, и опускалась под глаза удручающими синяками. Щеку раздуло, так, что казалось будто у меня лицо несимметричное и левая часть губы вниз сползает.

Вот тебе и встреча! Теперь понятны любопытно-сочувствующие взгляды соседок.

Приподняла голову и посмотрела на шею, туда где находился злосчастный амулет. На этом месте виднелся ожог, широкий, покрывшийся пузырями.

Я вздохнула. Залезла в ванну. Повернула кран. Из душа прыснули струи теплой воды. Я прикрыла глаза. Капли стекали по опухшему лицу, пощипывало ожог. Но все-таки мне становилось хоть немного, но легче, и шум в голове утихал.

После, неторопливо вытерлась нежным махровым полотенцем, и укуталась в теплый белоснежный халат. Медленно расчесала мокрые волосы.

— Ты еще долго? — заботливо поинтересовалась из-за двери Тара.

— Иду, — тихо ответила я и вышла.

Вьятт стояла у стола, разливая чай из маленького чайничка, рядом стояла вазочка с печеньем и бутербродами. База в комнате не было.

— Нормальной еды с ужина не осталось, но кое-чего я наскребла в столовой, пока ты мылась, — начала Тара, пока я стояла у раскрытого шкафа, смотря на висевшие в нем платья. — Ты на занятия лучше в брюках ходи, — сказала она заметив мою задумчивость.

Я покосилась на неё с вызовом. Еще чего! Может для неё такой вид и норма, а у нас в поселке не принято было, чтобы девушки как мужики, в брюках ходили.

Она усмехнулась, смотря на мой недовольный вид и села у стола, взяла кружку, громко хлюпнула чаем, морщась опухшим носом.

Платье я выбрала темно-зеленое с глухим воротом, скрывая под ним ожог на шее.

Чай мы пили медленно, размеренно прихлебывая из фарфоровых кружек. Разговор не клеился. Тара изучающе посматривала на меня красными глазами. Я на неё с немым любопытством.

— Да, ладно, — не выдержала она первая. — Спрашивай. Я же вижу на языке вертится… Только, чур, условие. Говорим о том, один раз, — сузила глаза в пронизывающем взгляде. Я взяла в руки печенье, покрутила в руках, и откусив спросила:

— Что у тебя за проклятие?

Тара отставила кружку. По-мужицки откинулась на спинку стула, тот скрипнул под её весом, а она закинула ногу на ногу.

— Дед мой, семью троллей убил, всех подчистую. Вырезал вместе с детьми, — глаза её при этом заполыхали огнем, а на лице глубокая ненависть выразилась. Мне вдруг подумалось, дай волю, она бы сама своего деда собственными руками удушила. — Дикие, говорит, были. А троллиха, магичкой оказалась, ну и прокляла перед смертью. Навещала: «Аукнется тебе деяние!». Время прошло, дед про магичку забыл. Семьей обзавелся, дети пошли. Все как один — ладные, хорошенькие. Разве ж, когда все хорошо о плохом думается. О проклятии вспомнил, когда внуки народились. Все нормальные, и только я… Полу-леди, полу-тролль. Младшая, у младшего сына. Соседи коситься начали. Вот меня с пелёнок в приют и определили, — она горько усмехнулась. — Навещать приходили раз в неделю, а как постарше стала, так и вообще пропали. Стыдно такую дочь иметь. Матушка-настоятельница мне перед уходом бумагу дала, а там отказная. Так и осталась без рода и племени. Ненавижу! — кулак опустился на стол. Жалобно звякнули о блюдца кружки расплескивая чай. — Вышла из приюта, а идти некуда. Хорошо настоятельница рассказала мне о институте проклятых. Я тогда решила — закончу его, контролировать себя научусь и в наемники пойду. Им сейчас платят хорошо. Богатой стану и к родственничкам заявлюсь. Пусть увидят и… — глаза заблестели влагой. Но она быстро вытерла их ладонью, носом шмыгнула и громко выдохнула. — Вот так. А ты как сюда?

Чай остыл пока Тара историю свою рассказывала. У меня, честно сказать, и аппетит пропал. Я смотрела на зеленокожую девушку и думала, не такое уж у меня плохое детство было. Пусть и тетка воспитывала, а родная. И дом был и сестра, которая любила. И роднее её никого у меня не было. Вдвоем росли, в одну школу ходили, уроки она мне делать помогала, кусок посладче подсовывала. Мне стало разом тоскливо. Как там Хилда?

— А ты? Какое у тебя проклятие? — переспросила Тара и потянулась за кружкой, посмотрела, густая жижа плескалась на дне. Девушка плеснула себе кипятка и громко захрустела печенькой.