Остаток дня я провожу с детьми, которые уже поступили, ожидаю заведующего отделением, когда он подпишет мои документы. Время всегда летит незаметно, особенно в нормальной обстановке. Одри и другие девочки помогают мне. Я рада, что нет экстренных поступлений, сегодня родились несколько недоношенных деток. Состояние каждого удовлетворительное. Мне нравится процесс, когда родители стоят за стеклом в поиске своего ребёнка. Они указывают пальцами и умиляются реакции, будь то мимолётная улыбка, зевок или недовольное выражение лица.

Я поднимаю очередного ребёнка, подношу к стеклу, молодая мамочка вытирает слезы и прижимается к своему мужу, который её подбадривает. После родов она обязана сидеть на передвижном кресле, чтобы не спровоцировать кровотечение, поэтому мужчине приходится присесть на корточки рядом с ней. Это самые милые моменты, которые я люблю в своей работе.

Пока они рассматривают своего ребёнка, я вспоминаю, что Трентона я ни разу не показывала его матери или отцу, что само по себе очень странно. Со слов дедушки, с которым я виделась однажды в больнице на выписке, у ребёнка болела мама. Врачи при его поступлении сказали, что его привёз отец. Увидеть данные я не успела, там было просто не до этого. У мальчишки была остановка дыхания, и мне пришлось делать интубацию вместо другого дежурного врача, насыщать лёгкие кислородом. По сути, моё появление в больнице в тот день было чистой воды удачей. Может пожилой мужчина и есть его отец, просто скрывает это? Тогда я могу объяснить многое из происходящего… Мне Трентон показался таким же одиноким, как и я, может, поэтому так к нему привязалась.

Укладываю ребёнка назад в люльку, больше нет родителей, желающих посетить детей, устало сжимаю плечи руками и достаю батончик из кармана. С наслаждением откусываю, мой желудок довольно урчит благодарный мне за то, что я соизволила, наконец, поесть. Снимаю обувь и с ногами сажусь в удобное кресло. В помещении отключают свет, слышен только тихий гул боксов, в которых находятся дети, поступившие сегодня. Моя голова наклоняется в сторону, обёртка медленно скатывается на колени, и я практически отключаюсь. Открываю глаза, отчаянно моргаю, стараюсь сбросить с себя сонливость, растираю лицо руками. Двери приоткрываются, и Одри машет мне ладонью. Встаю, проталкиваю гудящие ноги в кроссовки и иду к ней.

– Тебе подписали документы, просили зайти, – тихо говорит она.

– Спасибо, что сказала, – отвечаю ей и иду в кабинет заведующего отделением.

Подхожу к кабинету заведующего отделением и стучусь, затем прохожу внутрь. Роджер Хоффман, человек, стаж работы которого исчисляется годами. Я всегда хотела походить на него, пока училась. Роджер проводит рукой по седым волосам, затем отрывается от огромной кипы документов.

– Проходи, Эмерсон, не говори мне, что ты собралась после отпуска увольняться, – он указывает мне на стул, стоящий рядом с ним, и я присаживаюсь. – Что-то странное происходит, мне звонит начальство, узнает все о тебе. Ты нашла другую больницу? Или дело рук тех, кто забрался выше всего этого?

– Нет, – я пожимаю плечами. – Почему вы так думаете? Может очередные курсы?

– Точно нет, обычно их не интересует твоя семья и личная жизнь, – я бы ни за что не ушла с больницы, тем более с таким руководителем.

– Я не знаю, но правда никуда не собираюсь, – приподнимаю уголок губы, – Хотя знаете, может это из-за того, что меня упрашивают работать на мистера Карпентера?

– Эмерсон, мистер Карпентер это не просто человек. Ты должна знать о его уровне. Вся фармацевтика держится на нем, оборудование, которым мы снабжены, последние технологии. Карпентер это как бренд, вся медицина в одном человеке. Помимо благотворительных фондов у него множество холдингов. И если бы в своё время он не взялся основательно за муниципальные больницы, у нас был бы ужасный хаос, – заведующий серьёзно смотрит на меня, указывая за моё плечо. – Я не могу сказать, что все, что есть здесь только его заслуга, но он действительно человек, которого ты обязана знать.

Я хмурюсь, не сказала бы, что мистер Карпентер выглядит как магнат или богатый человек. Обычно богатство граничит с заносчивостью, здесь этого нет. Обычный мужчина одетый, как и любой другой человек. Дом у него огромный, что говорит о положении, но и у моих родителей не маленький. Я бы назвала его обеспеченным и приятным.

– Хорошо, я поняла. Это они узнают обо мне, чтобы проверить, кто я есть. У меня хороший стаж и результаты, поэтому… – он не даёт мне договорить.

– Они пригласили тебя работать, и ты согласилась? – он немного наклоняется вперёд, скрестив пальцы в замок.

– Нет, я сказала, что они могут звонить мне в любое время, не зависимо день или ночь. Это неправильно, но должна признаться вам, я привязалась к ребёнку, – опускаю глаза в пол. – Только не говорите, что это перечит врачебной этике. У меня такого ни разу не было. Поэтому в обход больницы я дала свой номер и ездила к ним домой посмотреть мальчика. И если вы меня уволите из-за этого поступка, правильно сделаете. Я предвзята по отношению к этому ребёнку.

Мистер Хоффман отталкивается ногами от пола, сидя в кресле. Колёсики скользят по половому покрытию, я все ещё молчу, бесконечно разглаживаю свой халат руками.

– Есть вещи, которые мы не обсуждали с тобой при поступлении этого ребёнка, но обговорили с мистером Карпентером. Родители ребёнка оба наркоманы. И бывший только отец. Мать на момент беременности, вплоть до самых родов, кололась героином. Прекратить у неё получилось на некоторое время при помощи клиники, но любой наркоман возвращается в свой обычный образ жизни. Появляется тоска, и это первый сигнал к «поцелую смерти». И вот первая инъекция после затяжного перерыва, как подарок судьбы, улыбка счастливчика, которая толкает их в яму. А потом у девушки не осталось шансов, сильнейшая ломка не давала нормально существовать.

– Я не понимаю, все это время, зная, что будет рожать, она кололась? – мой голос повышается возмущённо на несколько октав.

– Она думала, что удовольствие будет продолжаться вечно. Чувство эйфории обрадовало её и затянуло глубже, однако, после неё наступает апатия и безразличие к жизни. Младший Карпентер забрал её вместе с ребёнком домой и отказался поддерживать девушку в том, чтобы она кололась. Ломка, сопровождающаяся тяжёлыми физическими, психологическими симптомами, заставила её принять очередную дозу намного большую чем прежде, – я сжимаю губы и тяжело сглатываю. – Сын мистера Карпентера держится, но надолго ли? Мне надо чтобы ты знала обо всем, это поможет тебе лучше следить за ребёнком. Провести своевременно реанимацию. Но только не забудь второй курс, ты тогда очень много задавала вопросов на эту тему.

– Внезапная детская смерть, – говорю ему я. – Это не справедливо.

– Мать ребёнка решила за него, а ты просто можешь не успеть. Я это все к тому, чтобы ты не привязывалась. И умела трезво оценить свои шансы, – он пододвигается к столу, кладёт передо мной документы на подпись.

– Вы сказали об этом мистеру Карпентеру? – ручка дрожит в моих руках, я до сих пор не могу осознать, как такое может происходить с маленьким ребёнком.