— Хочешь чаю? — спрашивает наш суперденди мистер Уотерс.

— Благодарю вас, я бы выпила чашечку чая с молоком.

Все мои уже отчалили. Сижу потягиваю чай, разглядываю Пи Джея и резвлюсь (гадина я, конечно), передразнивая свою мамочку. Когда он улыбается, на лице его полно морщин, но только когда улыбается. Вижу, дяденька слегка вспотел. Не могу понять, кривые у него ноги или нет, это надо смотреть с тылу. Я потихонечку себя уговариваю: «не хами», «не психуй», «главное — спокойствие».

— Вам понравился Сидней?

— Да, очень много зелени, спасибо за экскурсию. Ты в Сиднее родилась?

— Нет. В Кроналле. Это за аэропортом, прибрежный городок. Там всегда полно детей с няньками и сопровождающими — самая летающая публика. А раньше вы бывали в Австралии?

— Нет, ни разу. Но я бы хотел, чтобы ты рассказала о себе, Рут.

— Угу, хмм, ну да… Ладно. Когда мне было восемь, мы сюда часто наезжали. Играли с Гэри, он на ферме работал. Огромный, просто великан, а по характеру был — молчун. Усадит нас в свой трейлер и катает… сам тянул за трос. Однажды при нас вспорол брюхо мертвой овцы, а там два ягненочка, они такие были беленькие в этом жутком сизом мешке, как снег. Я хотела их потрогать, только руку протянула, прямо к развороченному брюху, а Гэри ка-а-ак швырнет их в яму.

Пи Джей резко ставит свою чашку на стол, а у меня в памяти тут же всплыли два белых комочка и тот хлюпающий звук — когда они ударились о дно ямы.

— Наверное, с ним что-то было не так, он был совсем один, бедняга. В конце концов отравился, выпил химикат, которым мажут овец от клещей и блох. — Я поднимаю глаза. — А вы никогда не пытались покончить с собой?

Мистер Уотерс очень пристально на меня смотрит, возникает противная пауза, а он все смотрит, не шевелясь, я жутко смущаюсь и начинаю ерзать.

— Нет.

Это все, что я в ответ услышала.

Очень серьезное, очень строгое «нет». Я пью свой чаек с молочком и думаю, как быть дальше, я больше — так — не могу. Он пытается запудрить мне мозги. То есть он гениальный сыщик, ему нужно вытрясти из безропотной дурочки все, что требуется, тон будет задавать он, а ей все равно сказать нечего, хоть она и смотрит на него с самодовольным презрением. Я зеваю.

— Так как вам Сидней?

Он обиженно отдувается: «пуф-ф».

— Ты уже спрашивала. Я же сказал, что не хочу говорить на эту тему.

— А я хочу.

— А я не хочу. Мне нужно целиком и полностью сосредоточиться на тебе.

Упершись руками в колени, он наклоняется ближе ко мне. Я изо всех сил стараюсь случайно на него не взглянуть. В комнате становится все темнее, уже почти ничего не видно. Меня тянет уйти, и я сама прерываю молчание:

— Учтите, ничего у нас не получится, мы слишком разные. Не думаю, что смогу принять ваши взгляды.

Я поднимаюсь, но он не двигается с места.

— Ладно, — говорю, — пойду, что ли, лягу.

И тут же, не дожидаясь ответа, ухожу. Тактика, хорошо мной проверенная: действовать с ходу, не мямлить. Это жутко всех их напрягает, ведь как только ты делаешь первый шаг, ты уже не с ними. Одно движение — и ты снова ты.

Свобода! Теперь можно передохнуть. Дверь, естественно, закрываю. Ф-фу! Переворачиваю подушку, никто вроде бы по мне не ползает, никаких противных букашек. Ложусь на живот и расслабляюсь. Так, в полудреме, пусть и пройдут эти три дня, решаю я. Но скоро просто зверею от тоски, ну и скучища. Единственное развлечение — этот тип, нудила проклятый! Как же тут дерьмово! Все равно не выйду, все равно не стану с ним разговаривать. Нос у меня заложен, я лежу на спине, эти стены уже действуют мне на нервы, а окошко только одно — за моим изголовьем. Я таращусь на потолок, и в голове бродят вполне идиотские, ни о чем мысли — с потолка других не возьмешь.

5.40. Опять нашла коса на камень. Ну, ничего, как-нибудь переживем. Единственное, что меня действительно раздражает, это жара, все липнет, а я терпеть не могу, когда все липнет к телу. Предпочитаю прохладу. Все-таки возраст. Могли бы предупредить, что у них тут такое пекло.

Рут не так уж и хочется меня уделать, как она пытается изобразить, нет, хочется, конечно, кто спорит. Но я стараюсь играть осторожно, чтобы всегда чувствовать, кто кого. Кто кого на данный конкретный момент уделывает. Ну да, я мог бы отреагировать на химикат от блох и более живо. Мою сдержанность она могла расценить как черствость, и, в сущности, она права. Но ей ведь известно, что мы не за тем сюда приехали, чтобы обсуждать одиноких неудачников, лакающих всякие химикаты. Самое главное, вести себя не так, как ее бравые родственнички, найти другой тон. М-да, легко сказать, похоже, я и сам для нее — очередной клоун. Можно было бы и дальше использовать этот «имидж», но в шуты я не гожусь. Я могу, конечно, и поострить, «ехидный весельчак», как называет меня Кэрол… все забываю ей позвонить. По мобильнику отсюда вряд ли дозвонишься, да и часовые пояса разные. Ну а главное, мне не до чего — пока Рут упивается мнимым своим триумфом. Вместо того чтобы войти в ситуацию, она пытается быть над ней, это особенность активных натур, но такие люди не переносят изоляции, замкнутого пространства, потому что оно их парализует. Какое уж тут погружение в проблему… Идиотская, парадоксальная ситуация. Я все больше понимаю: мы недостаточно далеки друг от друга, чтобы стать ближе.

Ладно, для начала включим единственный имеющийся тут вентилятор. М-да, на ферме мы даже уже беседовали, то есть я хоть примерно знал, что у нее на уме. Она уже слушала меня, и принесла же нелегкая этого Фабио. Тем не менее прежнюю тактику лучше пока отставить, а то еще решит, что я действую по соответствующей методике депрограммирования. Или все сведется к бессмысленным перебранкам относительно того, что законно и что незаконно касательно ее совершеннолетней особы. Надо угадать, какой ход самый верный. Не действовать — плохо, но действовать «в лоб» — ничего хорошего.

Минуты три блаженствую у вентилятора, остужаю свою потную физиономию. Потом, громко топая, направляюсь к ее двери, даю понять, что я иду. Стучусь, немного выжидаю и открываю дверь. Она вскакивает с кровати, подходит и захлопывает ее. Ба-бах! Великолепно. Я хватаю стул. Потом повторяю в той же последовательности: стучусь, выжидаю, открываю, она опять вскакивает, только вот захлопнуть дверь ей не удается: я быстренько ставлю в проеме стул. Сработало. Завязывается вполне светская беседа.

— Извините!

— А в чем, собственно, дело?

— Ваш стул мешает мне закрыть дверь, а я хочу лечь.

— Я знаю, но мне, прошу прощения, это несколько досадно. — Я усаживаюсь на стул верхом, кладу локти на спинку.

Я, разумеется, еще не все сказал, но она могла этого не понять, поэтому без всякой паузы продолжаю:

— Поговорим о Боге, вот это действительно интересная тема.