litbaza книги онлайнДетективыМейсенский узник - Джанет Глисон

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 48
Перейти на страницу:

Михаэль Немиц, глава комиссии по надзору за мануфактурой, постоянно вставлял Бёттгеру палки в колеса: не передавал королю его писем и просьб, постоянно, с чудовищными преувеличениями рассказывал о его пьянстве и халатности. Из-за этого между Бёттгером и Августом возникали трения, а обстановка на фабрике накалялась.

Хотя Бёттгеру поручили управление мануфактурой, король, все еще надеясь получить золото, держал его в Дрездене под замком, а потому Бёттгер не мог изо дня в день руководить производством, не мог обучать работников. Насколько известно, он побывал в Мейсене всего пять раз — явно недостаточно, чтобы наладить совершенно новое дело. Первый раз он приехал в июле 1710-го, через месяц после открытия завода, второй раз — на следующий год, в августе 1711-го. К тому времени Бёттгер успел привыкнуть к относительному комфорту дрезденской жизни, поэтому захватил с собой декоратора, чтобы привести Альбрехтсбург в более человеческий вид.

С самого начала в Мейсене были серьезные проблемы с производством. Планировалось выстроить большую печь — для нее отвели пустующее помещение бывшего судебного присутствия. Доктор Бартоломей тщательно изучил устройство зарубежных печей, чтобы не повторить дефекты конструкции, допущенные в Юнгфернбастае: там температуру обжига регулировали на глазок, увеличивая или уменьшая подачу воздуха в топку. Недостатки метода проб и ошибок заставили Чирнгауза назвать дрезденские печи «котлами случая». Однако и здесь все упиралось в деньги: к 1711 году материальное положение мануфактуры стало настолько плачевным, что строительство печи в Мейсене полностью прекратилось.

Много хлопот доставляли разногласия с духовенством собора, который располагался по соседству с замком: у них были общая крепостная стена, общий вход и общий большой двор. Протестантские клирики с самого начала настороженно отнеслись к новой затее короля-католика — возможно, заподозрили, что это прикрытие для каких-то козней. И уж точно им не нравилось, что у них под боком разместили фабрику.

Несмотря на все препоны, Бёттгер кое-как сумел наладить ограниченный выпуск продукции. Изобретенный им красный фарфор был легче в изготовлении и не так требователен к условиям обжига, как белый. Бёттгер надеялся, что продажа изделий из нового материала даст средства, которых не удавалось добиться от короля, а значит, и возможность продолжить опыты по усовершенствованию белого фарфора.

Делать и обжигать красный фарфор на заводе уже умели, однако исключительная твердость и насыщенный цвет нового материала означали, что обычные формы и декоративные техники для него почти не подходят. Для такой тонкой и твердой керамики требовалось нечто совершенно иное: формы, которые подчеркнули бы преимущества материала, невиданный прежде декор, а главное — работники, которые справились бы с новаторской задачей. Гончары с фаянсовой фабрики делали что могли, однако для того, что задумал Бёттгер, нужны были мастера более высокого уровня.

Материал допускал самое разное применение, и Бёттгер добился, чтобы из него изготавливали изящные вещицы. Служащие мануфактуры разработали целый ряд оригинальных методов. Они смешивали несколько глин различного состава, так что получался мраморный рисунок, как у природного камня; украшали изделия рельефными цветами и листьями в китайском духе, а затем расписывали или даже инкрустировали драгоценными камнями. При правильном обжиге красный фарфор получался непористым и, следовательно, не нуждался в глазуровке; его можно было просто шлифовать, как мрамор. Дополнительный эффект достигался за счет того, что часть поверхности полировали до блеска, часть — оставляли матовой.

Однако успех этих многообразных способов декорирования зависел от искусства ремесленников, которых прежде надо было найти, проверить, взять на работу, обучить конкретным задачам и направлять в дальнейшем. Модели для рельефных украшений, которые приклеивались жидкой массой к уже отформованному изделию, заказывали скульпторам. Окончательную огранку, гравировку и полировку проводили опытные резчики из Богемии — по большей части в специально созданных мастерских на реке Вайсериц, притоке Эльбы, а также в шлифовальных цехах, где также обрабатывались агаты и другие полудрагоценные камни.

И все равно Бёттгер был не удовлетворен: он искал еще более новаторские решения, еще более привлекательные для глаз формы. Он был ученым-практиком, а не художником, поэтому не мог самостоятельно воплотить свои замыслы. Поворотным пунктом стала его встреча с придворным серебряных дел мастером Якобом Ирмингером. Творения Ирмингера так понравились Бёттгеру, что он пошел на беспрецедентный шаг: разрешил ювелиру посетить мейсенский завод и взять с собой для пробных работ образцы лучшей глины.

Эти работы привели короля в восторг, и он, к радости Бёттгера, тут же назначил Ирмингера художественным руководителем мануфактуры с наказом разработать ряд изделий, которые будут пользоваться успехом у ценителей роскоши, у среднего класса и у иностранцев. Как и Бёттгер, Ирмингер жил в Дрездене и здесь, в своей мастерской, создавал прототипы будущих изделий — из бронзы, а в Мейсене или Дрездене с них делали глиняные формы. Раз в несколько месяцев — куда чаще Бёттгера — он ездил на мейсенский завод и проводил там по несколько дней кряду, приглядывая за производством и объясняя новым работникам, как добиться желаемых результатов.

По мере того как уровень мастеров рос, Бёттгер старался выпускать все более разнообразную продукцию. В 1712 году он усовершенствовал некоторые крупные формы и, с обычной своей чрезмерной самоуверенностью объявил смотрителю фабрики Штейнбрюку, что теперь готов выпускать «камины, столешницы, колонны и пилястры, дверные косяки, лари большие и малые, античные урны, плиты для покрытия полов, шкатулки для украшений, колокола, хлебницы и шахматы». Другими словами, Бёттгер утверждал (по обыкновению, слегка преувеличивая), что изобретенный им материал годится практически для всего.

Из всей бёттгеровской красной керамики наиболее успешными стали чашки для трех напитков, к которым европейское светское общество приохотилось в семнадцатом веке: кофе, шоколада и чая.

В условиях плохой санитарии вода представляла большую опасность для здоровья. Помогало кипячение (хотя о бактериях тогда еще не знали), однако требовались какие-нибудь добавки, чтобы заглушить неприятный вкус. Чай, кофе и шоколад отлично справлялись с этой задачей, к тому же они содержат кофеин, благодаря которому те, кто их пил, получали приятный заряд бодрости без нежелательных последствий, которые влечет за собой употребление алкоголя.

Кофе завезли в Европу из Аравии, где он известен с четырнадцатого столетия. Какао обнаружили в Мексике испанские конкистадоры. Чай, как и фарфор, происходит из Китая; там его пили задолго до того, как европейцы услышали само это слово. На кантонском диалекте он называется «ча». Его впервые попробовали в Кантоне португальские купцы; в 1580-м они уже возили этот товар в Лиссабон. В 1613 году географ Самюэль Пёрчас, рассказывая о Китае, писал, что гостям там подают «чья, настой неких листьев, весьма дорогостоящих, от которого ни в коем случае нельзя отказываться, как и от других подношений». Век спустя чай, как и многие другие восточные товары, вошел в моду по всей Европе.

1 ... 11 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 48
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?