письменный стол (с такой же дополнительной книжной полкой) и длинный белый шкаф. На стенах в белых рамках висели рисунки с чернокожими детьми, держащими воздушные шарики и мороженое. По утрам мы все вместе выходили из дома, а по вечерам обычно спали в одной комнате. Сестренка спала в кровати с мамой, а мы с братом раскладывали матрасы на полу рядом с ними. Телевизор работал допоздна, и я долго лежала, смотря «Идеальных незнакомцев», «Старосту класса» и «Золотых девочек». Жизнь здесь отличалась от жизни в Миссури, но было здорово снова оказаться в кругу семьи. Даже если я и засыпала самой последней.

Перспектива пойти в новую школу меня нисколько не беспокоила. Учительница в Миссури и бабушка говорили, что я хорошо читаю; мама записала меня с братом на программу «Книга месяца», и я читала все, что попадало мне в руки. Когда в доме заканчивались новые книги или мне надоедало перечитывать старые, я переходила через улицу к тете Трине и дяде Скотту и читала книги их детей. Не раз тетя заставала меня за чтением вслух моим двоюродным братьям и сестрам и говорила маме: «Она передает разные голоса и вообще все. Хорошая девочка».

С фермы я привезла мало вещей, но не раз напоминала бабушке, чтобы она упаковала книжки из серий «Маленькие создания», «Медведи Беренстайна» и «Лягушка и Жаба», и проверила перед отъездом, не забыла ли она их уложить. Бабушка пробудила во мне страсть к историям и, когда я снова стала жить с мамой, уговорила нас с братом записаться в библиотеку. Библиотека казалась нереальным чудом — столько книжных шкафов с морем книг, и можно выбрать любую, найти свободное место и читать, читать, читать. Поняв, что никто не запрещает мне заходить в отдел для подростков и взрослых и что мой возраст не имеет значения, пока я сижу и читаю, я обрела новый дом для своего духа и сознания. У меня и до этого неплохо было развито воображение, но здесь оно не встречало никаких границ. На протяжении всей дальнейшей жизни я воспринимала библиотеку как некоторые — часовню, от которой исходит рассеивающий мрак мягкий свет.

Учительница дошкольной группы в Миссури миссис Адамс сказала бабушке, что я была особенной. Но я знаю, что она так говорила обо всех детях в нашем классе, поскольку она делала это открыто. Постоянно. Раздавая наши рисунки и работы, она задерживалась перед каждым, смотрела нам в глаза и говорила: «Отличная работа. Ты такая особенная». Я лично не думала, будто я какая-то особенная, и до сих пор подозреваю, что никаких выдающихся способностей у меня никогда не было, но раз она так говорила, я старалась соответствовать ее ожиданиям. Дома, в присутствии бабушки, я читала книги, смотрела телевизор и играла со всем, с чем можно было играть. В школе я старалась понять, что делать и как себя вести, чтобы казаться особенной.

Мы переехали в Индиану за две недели до конца моего первого учебного года, поэтому справки с моими оценками отправили по почте. Однажды бабушка пришла домой и вручила маме мой табель и свидетельство об окончании дошкольных занятий. На следующий день нам позвонил отец, что случалось довольно редко. Когда мама протянула мне трубку, я закричала в нее:

— Я закончила дошкольный класс, папа! Я прошла!

— Я так горжусь тобой, дочка, — в его голосе ощущались улыбка и гордость, и я вся засветилась от удовольствия. — Ты такая умная девочка.

Мне нравилась учительница нашего первого класса миссис Йорк, и я, похоже, ей тоже нравилась, хотя мне и с трудом удавалось сидеть спокойно, когда она требовала тишины. В голове у меня всегда возникало множество вопросов, а за ними еще больше новых вопросов, но все же мне казалось, что я скорее забавляла, нежели раздражала ее, и я ее не боялась. В целом все ее поступки и решения имели смысл. Я ценила четкие правила и распорядок ее уроков. Если она поправляла меня, то делала это убедительно и даже заботливо, и для меня это много значило. Дети всегда чувствуют разницу между взрослыми, которые хотят навязать им свою волю, и теми взрослыми, которые помогают им развить свои способности. Она принадлежала ко второй категории.

Не было никаких признаков того, что миссис Йорк как-то недовольна мной. По крайней мере, я этого долго не замечала. Однажды, когда я вышла из школы, но еще не пришла домой, миссис Йорк позвонила моей матери. Я об этом не знала. Едва я переступила порог, как мать налетела на меня с кулаками, да так, что у моего рюкзака отстегнулись лямки и он упал на пол. Я запаниковала. Я побежала в гостиную рядом с кухней, схватила подушку с деревянной кушетки и попыталась защититься ею от очередной атаки.

— Что я сделала?

Я лихорадочно пыталась вспомнить, что я натворила и потом забыла. Спрятала ли я что-то? Или взяла без спросу? Разбила? Ничего не приходило на ум, но было трудно размышлять, пока мать лупила меня.

Потом она ненадолго остановилась, чтобы выкрикнуть, что ей позвонила моя учительница. Как выяснилось, миссис Йорк пожаловалась моей матери, что я сказала другой ученице что-то неуместное на сексуальную тему.

— Ты говорила про то, как один мужчина засунул кому-то руку в трусы! Где ты это видела? Где услышала?

Голова у меня кружилась, я в растерянности не могла вспомнить, когда я говорила кому-то нечто подобное.

— Ничего такого я не делала! — сказала я, убежденная в своей правоте. — Миссис Йорк солгала!

Да, учительница точно солгала, но я не понимала почему.

Мать недовольно фыркнула.

— С какой стати ей что-то выдумывать? Ты это говорила, я знаю.

Но я была уверена в своей правоте и всем нутром понимала, что говорю правду. Мама сказала, что я должна позвонить своей лучшей подруге — той ученице, с которой я якобы разговаривала на эту тему, — и извиниться за свое поведение.

— И чтобы это было в последний раз! Чтобы я больше не слышала, что ты разносишь всякое дерьмо по всей школе! Если тебя исключат, ты не останешься здесь!

Я поднялась в мамину спальню и позвонила по ее телефону подруге.

— Что ты мне сказала? — спросила она. — У тебя что, неприятности?

Я знала, что мама подслушивает наш разговор по второму телефону внизу, и не очень понимала, как объяснить ситуацию, поэтому просто повторяла, все еще всхлипывая:

— Извини за то, что я тебе сказала в школе сегодня. Больше этого не повторится.

Подруга, все еще в растерянности