Люк подумал о той девочке. Он был совершенно уверен, что она не торгует наркотиками. Похоже, приносит морфин тем, кто в нем действительно нуждается. А то, что Райан считал разумным в условиях Милмура, у них в школе называли ябедничаньем.

– Так где, ты говоришь, ее видел? – спросил Райан.

Люк отчетливо помнил ржавую табличку на стене, слово «Восточная» и пять единиц.

– Да откуда же я знаю, – сказал он. – Это был мой первый день в Милмуре. Я едва могу объяснить, где нахожусь сейчас, и точно знаю одно: моя кровать двумя этажами выше. Спасибо большое за банкет, но я – спать. С ног валюсь. Увидимся.

Люк отодвинул стул и встал. И хотя в голове вертелся миллион мыслей, едва голова коснулась тощей комковатой подушки, он сразу же уснул.

В среду он поднялся и пошел на работу. То же самое повторилось в четверг. И в пятницу. А в субботу, проглотив за рекордно короткое время ужасный обед, в остаток перерыва Люк отправился в ту часть зоны «Д», куда еще не заглядывал. Там было так же грязно и шумно, как и во всех тех местах, которые он успел обследовать. Вдруг из погруженного в полумрак закоулка раздался голос:

– Ну, как жизнь, Люк Хэдли?

Насколько Люк помнил, только четыре человека в Милмуре знали его полное имя и только одна из них была девочкой.

– Как ты сюда пробралась? – спросил он Рени, стоявшую в узком проходе за будкой для хранения инструментов. – Но что еще важнее, зачем?

– Шопинг-тур, – ответила Рени. – И дружеский визит. Пришла посмотреть, как ты тут. Вижу, руки-ноги на месте, значит все в порядке.

Она откинула голову и хрипло, как-то некстати рассмеялась. Казалось, она выкуривает в день по пачке сигарет. Или всю жизнь прожила в Милмуре, дыша черной гарью, что считается здесь воздухом.

– Шопинг-тур? Новую турбину решила купить?

– Не-а, что попроще.

Рени усмехнулась и подняла тунику. Вокруг ее худенького тела было намотано несколько метров кабеля – тонкого, высокопрочного, в бело-красную полоску. Удивительно, как быстро начинаешь разбираться в кабелях, посвятив им всего неделю своей жизни.

Понятно, что кабель она украла. Райан был прав на ее счет?

– Но это не главная цель. Я пришла попросить у тебя помощи. Думаю, ты мой должник – я же вытащила тебя из той переделки на Восточной.

Люк фыркнул, но Рени не смутилась и продолжила:

– На прошлой неделе дочь одного из твоих коллег разбила очки. Девчонка слепая как крот. Но упаковщицам сельскохозяйственной фабрики не требуется отличное зрение, поэтому очки в Милмуре не являются предметом первой необходимости. Тада-ам! Будешь моим курьером?

Она достала из заднего кармана плоскую пластиковую коробочку и протянула Люку. Он открыл. Очки. Вытащил маленькую тканевую салфетку, в которую они были завернуты, и ощупал коробочку – нет ли там тайника для наркотиков. Ничего – просто пластиковая коробочка.

– О, а ты подозрительный, – заметила Рени. – Это хорошо. Ну что, передашь?

– Что все это значит? – спросил Люк. – Ты что, самая добрая в мире фея? И я ни за что не поверю, что это твой кабель. Я, конечно, новичок здесь, но не дурак.

– А я и не считаю тебя дураком. Я думаю, ты тот, кто будет рад оказать добрую услугу хорошему человеку. Милмур меняет людей, Люк Хэдли. Но они даже не понимают, что только от них зависит, в какую сторону.

Люк колебался, продолжая вертеть в руках маленькую коробочку. Неожиданно та приобрела несвойственную ей весомость. Потом он сунул ее в карман своего рабочего комбинезона. Рени обнажила в улыбке редкие зубы, и Люк не смог удержаться, чтобы не улыбнуться в ответ.

Она выдала ему длинную инструкцию по доставке, крутанулась как юла и растворилась в тени.

– Передай им привет от дока, – хрипло бросила невидимая Рени.

Боуда

Дом Света – или Новый Вестминстерский дворец, место заседания парламента Равных, – был возведен четыреста лет назад. Тем не менее он стоял все такой же безупречно прекрасный, как в день своего творения, словно прошедшие столетия не имели над ним власти.

Как только водитель остановил «роллс-ройс» у Ворот последнего короля, Боуда Матраверс вытянулась вперед, преодолевая объемные формы своего отца, и с нескрываемым восхищением стала рассматривать дворец. Его зубчатые шпили в готическом стиле врезались высоко в небо, как шпили французских соборов, а позолоченная крыша сверкала, подобно золоченым куполам русских церквей. Но эти детали мог отметить только знаток архитектуры. Туристы и толпы студентов восторженно ахали у стеклянных стен дворца.

Внутри находился зал заседаний – восемь ярусов двойных мест на четыреста человек. Двойное место предназначалось лорду или леди с наследником. Боуда как раз и была таким наследником. Сквозь стеклянную стену толпа зевак не видела ничего, что происходило внутри.

Это объяснялось тем, что окна Дома Света выходили в совершенно иное пространство – сияющий мир, не имевший определенных очертаний и форм. Еще более любопытный факт: свидетелями его были только Равные парламентарии и дюжина парламентских наблюдателей из простых смертных, которым разрешалось входить в зал заседаний. Изнутри они не видели внешнего мира – только стеклянные стены, чистейшие, без единого стыка или шва. Где бы ты ни находился, внутри или снаружи Дома Света, ты созерцал только потустороннее раскаленное добела пространство.

«Кадмус Парва-Джардин хорошо знал, что он делает, когда в один прекрасный день в далеком 1642 году своим Даром из ничего создал Дом Света», – подумала Боуда.

Это была демонстрация силы. Но Боуда знала, что дело заключалось не только в ней. Дом Света стал воплощением славы, справедливости, санкционированного свыше превосходства Равных и неоспоримого права управлять миром.

И это наилучшим образом являло себя именно сегодня, в особый день в парламентском календаре. Все трепетало в груди, когда Боуда вместе с отцом, лордом Литчеттом Матраверсом, вошла в Дом Света и далее последовала по широким коридорам, декорированным полотнами красного шелка. Отец нетвердо держался на ногах. Сестра Дина снова посадила его на какую-то программу здорового питания. Однако Боуда подозревала, что пара стаканов томатного сока, которые папочка выпил за завтраком, были не чем иным, как «Кровавой Мэри», и довольно крепкой.

Но в конце концов, в День Предложения немного праздника не помешает.

Самое первое Предложение канцлера было сделано самим Кадмусом. Он провозгласил Британию республикой, управляемой на бессрочной основе теми, кто имеет Дар. В течение столетий все Предложения варьировались от глубоко волнующих – как принятое в 1882 году Предложение о приостановлении осуществления законных прав простолюдинов во время их безвозмездной отработки – до сенсационных. К последним относилось Предложение разрушения, сделанное в 1789 году. Оно призывало британских Равных разрушить Париж и подавить революцию, поднятую простолюдинами Франции против своей наделенной Даром аристократии. С перевесом в несколько голосов оно было отклонено – пример позорной трусости, считала Боуда.