Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан Клов пару секунд молчал, а потом негромко, но четко проговорил:
— Господин полковник, я хочу быть уверен, что после возвращения с Земли меня не будет ждать трибунал.
Рохлин взглянул на Клова спокойными глазами и сказал:
— Никакого трибунала, капитан. Слово офицера. Что-нибудь еще?
— Да. — Голос капитана Клова окреп. — Я хотел бы получить официальное помилование.
Рохлин приподнял брови и уставился на него холодным взглядом.
— Вам недостаточно моего слова?
Клов молчал. Тогда слово взял вице-президент Токугава:
— Вы получите официальное подтверждение перед самым отлетом, — сказал он.
— Благодарю вас, вице-президент.
— Да, и еще, — сказал полковник Рохлин. — Мы считаем, что будет целесообразно отправить с вами вашего робота-слугу Панча.
Клов нахмурился.
— Неуверен, что он мне нужен, господин полковник.
— Решение уже принято. Георегинцы — враждебная нам раса. Не исключено, что ваш робот поможет вам выжить. — Рохлин поднял руку и посмотрел на часы. — Отправляйтесь в медицинский сектор, капитан. Хирург Гольдман вас уже ждет.
— Слушаюсь.
Клов низко поклонился вице-президенту, затем — полковнику, после чего повернулся и вышел из кабинета.
Хирург Гольдман оказался круглолицым, низеньким, щегольски одетым человечком с румяными, как яблоки, щеками и острой, реденькой бородкой, волоски на которой можно было пересчитать по пальцам. Стены операционной палаты были белого цвета, шкафы — такие же белые, с металлическими накладками на углах. На подоконнике стояли взятые в рамки фотографии жены и двух дочерей хирурга.
Усадив Клова в кресло, доктор сказал:
— Посидите пару минут. А я пока подготовлю все необходимое.
Напевая что-то себе под нос, доктор Гольдман стал шарить в ящиках шкафов, вытаскивая что-то то из одного, то из другого, то из третьего.
— У вас можно курить? — спросил капитан.
— Курите, — не оборачиваясь, разрешил Гольдман.
Клов достал сигарету и закурил.
— Вы знаете, какое задание мне предстоит выполнить? — спросил он, выпустил облако дыма.
— Приблизительно. Что-то, связанное с реколонизацией Земли?
— Я должен кое-кого доставить на Соло-Рекс.
— Но это связано с реколонизацией, верно?
— В какой-то степени, да.
Доктор, раскладывая на столике инструменты, пожал покатыми плечами:
— Я ничего не смыслю в реколонизации. Да и не хочу смыслить. Мне нравится наша планета — Соло-Рекс. Земля давно стала нам чужой.
— Однако жизнь на Соло-Рексе не назовешь комфортной, — заметил Клов.
— Верно. Но кто это замечает? Мемы делают свое дело. И лично мне глубоко плевать, реальный вид открывается из моего окна или тот, который создали для меня мемы. Мне плевать, в настоящем я кресле сижу или в иллюзорном, и мне плевать — настоящий комфорт я испытываю, или это чувство выудили из моего сознания мемы, воздействовав на определенную группу нейронов.
— Вы любите иллюзии? — спросил капитан Клов.
Хирург обернулся и посмотрел на Клова.
— Однажды мой стационарный мем-43 вышел из строя на пару минут, — сказал он с вежливой улыбкой. — Всего пару минут я видел окружающий мир таким, какой он есть. Вместо роскошной квартиры — вонючая халупа. Вместо сада за окном — выжженная, растрескавшаяся земля, поросшая колючками. Вместо вина в бокале — гнилое пойло из скважины. А вместо хрустального бокала — старая пластиковая банка. Потом мем возобновил работу, и мир снова стал прекрасным. И знаете… настоящий мир, кусок которого увидел, показался мне менее реальным, чем тот, который создал мем.
— Значит, вас устраивает иллюзорный мир?
— Я не имею ничего против иллюзий. Они не причиняют боли и не приносят вреда. А эта планета… хоть она и зовется Землей… вселяет в меня страх. Снимайте одежду и ложитесь на операционный стол, капитан.
Клов сделал, как он велел.
Гольдман включил хирургическую лампу и направил ее свет на тело капитана. Затем сомкнул на его щиколотках и запястьях пластиковые зажимы.
— А это еще зачем? — спросил Клов неприязненно.
— Чтобы вы не дергались, — ответил Гольдман. И пояснил: — В вашем случае применение анестезии невозможно, так как состав крови должен быть чистым, лишенным химии.
— Спасибо, что вовремя предупредили, — с усмешкой произнес Клов.
— Пожалуйста.
Доктор принялся за дело. Для начала он нарисовал на обнаженном теле капитана двенадцать точек, похожих на мишени. После чего взял в руки хромированный хирургический пистолет, заряженный ампулами для инъекций, и меньше чем за минуту поразил все двенадцать мишеней. После этого взялся за скальпель и выщелкнул лазерное лезвие, похожее на язычок газовой зажигалки…
Через минуту Гольдман отложил скальпель и снял перчатки. Тело капитана Клова начало быстро меняться, но за мгновение до этого он почувствовал адскую боль. Ощущение было такое, словно по артериям разливается расплавленный свинец. Капитан сжал зубы.
— Если хотите — кричите, — сказал доктор Гольдман, внимательно вглядываясь в лицо капитана.
Тот качнул головой и еще сильнее заскрипел зубами. От нового приступа боли мускулистое тело капитана Клова выгнулось дугой.
— Будем надеяться, что у вас крепкое сердце, — тихо проговорил хирург.
Адская боль длилась еще минуту, а затем быстро пошла на убыль.
— Готово, — сказал хирург и отщелкнул зажимы, сковывавшие руки и ноги Клова. — Хотите взглянуть на себя со стороны?
Клов не ответил. Некоторое время он неподвижно лежал на операционном столе, как бы заново учась ощущать свое тело, а затем сел и, поморщиваясь от остаточной боли, опустил ноги на пол.
— Я по-прежнему человек? — спросил он у хирурга.
— В той же степени, что и до операции, — ответил доктор Гольдман. — Вообще-то потомки второго эшелона тоже люди. Но, приспосабливаясь к планете, которая стала их вторым домом, они немного изменились. Взгляните на себя в зеркало, капитан, и вы все увидите.
— Надеюсь я не настолько уродлив, чтобы мною пугали детей.
Капитан подошел к зеркалу и взглянул на свой новый облик. Лицо его стало более худощавым, но никаких следов уродства Клов не заметил. Напротив, его черты стали правильнее и утонченнее, словно он внезапно превратился в аристократа крови. Волосы стали иссиня-черными, а кожа посветлела и приобрела молочный оттенок. Но самое главное — все его тело было покрыто блеклыми темными линиями, которые едва заметно проступали сквозь кожу. На лбу и скулах эти линии складывались в замысловатые узоры. Рисунки словно были вытатуированы на изнанке кожи.