– Нет, нет, нет! – завопил он в середине третьей сцены. Не «Что, нам пишет законная жена – ты можешь уезжать?», а «Что нам пишет законная жена? Ты можешь уезжать!» Она задает вопрос и отвечает на него, прежде чем он успевает заговорить. Ну почему ты не можешь произнести это так?

– Потому что я чувствую это по-другому, – раздалось в ответ со сцены. – Она просто спрашивает, требует ли Фульвия его возвращения.

– В таком случае она бы сказала «должен», а не «можешь». – Уоррен воздел кверху руки, словно призывая небеса в свидетели, какой крест ему приходится нести. Глубоко вздохнув, он переменил тактику. – Паула, милочка, ты устала, я устал, все устали. Может быть, прервемся ненадолго…

– Я нисколько не устала, – отвечала та с полным спокойствием. – Но если все нуждаются в отдыхе… – Улыбаясь, она повернулась к Райану: – У тебя не найдется для меня сигареты, дорогой?

Когда Райан открывал золотой портсигар, Керри пошла за кулисы, где уже столпились кое-кто из актеров. Уоррен прав, подумала она. Несмотря на пунктуацию в тексте, для Клеопатры более естественно произнести эти слова так, как он рекомендует. Это больше соответствует ее характеру. Райан признал бы справедливость такого замечания, будь оно адресовано его Антонию. Хотя он в таких замечаниях не нуждался. Он нисколько не уступал Уоррену в способности интерпретировать Шекспира.

Девушка, устало проведя рукой по виску, который у нее ломило, решила не ввязываться в дискуссию и, миновав группу обсуждавших этот эпизод, прислонилась к стене, пытаясь расслабиться хоть на несколько минут. Впервые ей страстно хотелось, чтобы репетиция поскорее кончилась.

Вдруг чья-то рука взяла ее за подбородок – Райан внимательно смотрел ей в лицо, потом отпустил ее и сунул руки в карманы брюк.

– Вы совсем расклеились, – заметил он. – Почему вы принимаете все, что говорит Уоррен, на свой счет? У вас должно быть достаточно опыта общения с режиссерами, чтобы не раскисать от их нападок.

– Как Паула? – не могла удержаться она от вопроса.

Он слегка усмехнулся:

– Нет, не как Паула. Если не хотите, чтобы вас с землей сравняли. Я хочу сказать, что вы должны принимать все спокойно и извлекать уроки. Уоррен нетерпелив и ужасный тиран, но он знаток Шекспира.

– Да, я знаю. – Глаза Керри следили за Паулой, разговаривавшей у рампы с режиссером. – Кто, по-вашему, из них прав в данном случае?

Райан приподнял плечи:

– С художественной точки зрения – Уоррен. Но эту роль играет Паула, и если ее не устраивает такое толкование, то она должна придерживаться своего собственного. Актер – это, по сути дела, вал, на котором вращается колесо.

– Песню делает певец, – проговорила она, и Максвелл засмеялся.

– Благодарю за более точное выражение. – Помолчав, он сказал несколько иным тоном: – Я слышал, вы с Лиз собираетесь на вечер к этому чуду природы?

– Да, – отвечала девушка коротко, подумав при этом, сочла ли Лиз необходимым упомянуть, что Адриан тоже идет с ними. – Почему вы его так называете?

– Отчасти потому, что никак не могу запомнить его фамилию, а еще потому, что он чересчур уж изысканный. Вообще я думаю, эта компания не для вас.

– Я еще не знаю, что это будет за компания.

– Шумная, чтобы не сказать большего. Я как-то зашел к Лиз, когда у них там наверху было сборище – ужасный гам внутри и снаружи. Судя по вашему виду, вам лучше сразу же лечь, как придете домой.

Керри была склонна с ним согласиться. Ей очень не хотелось никуда идти.

– Если вы имеете в виду отсутствие румянца, – попыталась она пошутить, – то это мой естественный цвет лица. Кажется, это называется недостаточная пигментация.

– Вздор, – он вынул руки из карманов и, поддернув на колене брюки, поставил ногу на маленький ящик, стоявший поблизости. – Я видел у вас румянец десяток раз, не меньше. – Максвелл с интересом стал приглядываться к ней. – Вот он и опять появляется.

Она закусила губу, зная, что он говорит правду, по не в состоянии была преодолеть смущения под этим насмешливым взглядом.

– Вам просто нравится дразнить людей, – скачала она.

– Да, когда это приводит к таким восхитительным результатам. Может быть, это и избитое сравнение, но ваша кожа напоминает мне персик, который выглядит так же свежо утром, как и после обеда. Вам повезло, когда подумаешь, какие суммы тратят некоторые женщины в салонах красоты, чтобы достичь подобного эффекта. – Глаза его смеялись. – И не говорите, что не любите комплиментов. Вы были бы первой женщиной, кто их не любит:

– Похоже, они собираются начинать, – сказала Керри с некоторым облегчением, когда группа за кулисами стала расходиться.

– Вовремя, – заметил он шутливо. – Ну как, справитесь?

– Конечно, – отвечала она, и Райан одобрительно кивнул: – Молодец! – и взял ее под руку. – Посмотрим, как это у вас получится.

Керри шла с ним рядом, ощущая на себе провожавшие их взгляды. Когда они вышли на сцену и Паула повернулась к ним лицом, ее очаровательные глазки застыли на руке, все еще поддерживавшей локоть Керри.

– Мы готовы, Уоррен, – объявил Райан, не взглянув на Паулу. – Откуда начнем?

Улыбка чуть заметно тронула губы режиссера:

– Начнем с «Увы, превратности моей судьбы испортили такого человека!» – сказал он, возвращаясь на свое место в восьмом ряду.

Между актрисой и режиссером был явно достигнут компромисс. Паула сохранила свою трактовку, но заменила «можешь» на «должен». Слушая ее, Керри не могла не восхищаться тем, как она овладела своими эмоциями, на одном дыхании переходя от насмешки к пафосу. В сцене, где все реплики ее партнера состояли из одних только восклицаний, всякий другой актер остался бы в тени. Но мастерство Райана было невозможно затмить. Нельзя было оторвать взгляда от игры чувств на выразительном лице, от малейших движений гибкого стройного тела. У такого художника говорило даже само молчание.

– Прекрасно! Прекрасно! – воскликнул в восторге Уоррен, когда они кончили. – Оставим это как есть. – Улыбаясь, он встал. – На сегодня все. Отдохните вечером как следует. Завтра мы возьмем темп побыстрее.

Керри уходила из театра с облегчением. День был долгий и трудный, да еще головная боль. Но все бы это было ничего, если бы она не чувствовала, что ею воспользовались в своих целях. Пауле очень не понравилось, когда Райан вышел с Керри на сцену, и Райан это прекрасно понял. Видимо, в последнее время примадонна стала слишком уж уверенной в себе, и было вполне в его духе выбрать такой способ поставить ее на место. Больше всего Керри страдала от того, что он полностью пренебрег ее собственными чувствами. В нем одно высокомерие и жестокость и совсем нет сердца.

Придя домой, она приняла аспирин и прилегла на часок. Постепенно головная боль отступила, но осталось какое-то тупое бессилие, от которого она никак не могла избавиться. Она содрогалась при одной мысли, что надо одеваться и готовиться к вечеру.