Крайне интересно и актуально его сообщение о «медных столбах», установленных для обозначения границ Поднебесной, где ставится вопрос о южных и западных границах империи во времена правления династий Хань и Тан (X.[II].5). Изучив топонимику, Чжоу Цюй-фэй делает любопытное предположение, что столбы находились не только на территории округа Цзяочжи, но и государства Чампа. Более того, мы узнаем, что в провинции Цинь на границе с Дайвьетом они сохранялись и при жизни автора и являлись объектом почитания у вьетского населения. Ценны его описания канала, построенного во времена династии Цинь при Цинь Ши-хуанди, который открывал прямой путь на Юг, и рассказ о руинах возведенного тогда города (X.[II].2). Из отдельных замечаний можно предположить, что канал строился не на пустом месте, а ему мог предшествовать другой (один или несколько), построенный жителями царств Чу или Елан[38] еще до объединения Китая.

Автор был хорошо знаком с современной ему медициной. Давая характеристику заболеваниям, Чжоу Цюй-фэй исходил из представлений медицинской науки своего времени, из ее взглядов на природу человека, причины и механизмы развития заболевания и излечения больного; большое внимание уделяется описанию лечебных свойств растений, методам изготовления лекарственных препаратов. Описывая растения, оценивая их свойства, оба автора приводят сообщения специальных сочинений, например Бэньцао. Описывая животных, авторы приводят характеристики мест их обитания, повадок, а также всегда указывают способы их использования, т.е. говорят об их «полезности»[39]. В целом из всего множества объектов Юга Фань Чэн-да и Чжоу Цюй-фэй отбирали то, что представляло интерес не только для читающей публики, но, очевидно, имело хозяйственно-практический интерес для китайской администрации.

Проявлением высокой индивидуальности сознания стало рациональное отношение к сфере религиозного, любое сообщение о сверхъестественном событии рассматривается через призму здравого смысла. Почти все, что касается потустороннего, отделено от основного повествования и осмысляется критически, но с большим уважением и осторожностью. Чжоу Цюй-фэй не был склонен верить и заведомо неправдоподобным вещам. Например, размышляя над этимологией слова цзяочжи (букв. «переплетенные ноги»), старинного названия вьетских земель, Чжоу Цюй-фэй отбрасывает мифологическое и находит прагматическое объяснение, считая, что скорее всего оно связано с каким-либо заболеванием, приводящим к нарушению опорно-двигательного аппарата (см. Лин вай дай да, X.[II].7). Можно полагать, что и при составлении всего труда он относился к отбору и описанию материала с точки зрения здравого смысла. Он описывал не экзотику, а реальность, которая была для него повседневной, хотя она и подходила под определение «удивительное» (и).

В военном деле он разбирался весьма профессионально. Об этом свидетельствует сделанный им анализ достоинств и недостатков китайских и некитайских военных формирований на границе, детальные описания вооружения и оценка тактики ведения боевых действий горными народностями Гуанси. Он особенно тщательно описывал вооружение местных народов, его интересовало то, как оно устроено, и то, что на современном языке военных называется «тактико-техническими данными». Помимо этого, он приводит примеры использования ядов, которыми пропитывали кончики стрел, а также противоядий и иных способов нейтрализации ядов. Его описания носят не этнографический, а военно-практический характер. Так, он весьма профессионально оценивает навыки яо и ли во владении оружием: «Мне довелось узнать о действенности маленьких самострелов чида — материал хорош. Технические навыки натяжения тетивы, спуска тетивы, зажима стрелы пальцами, отпускания стрелы доведены до совершенства. А также узнал, что у людей яо [центральной провинции] Цзинцзян самострелы очень мощные, при выстреле не дают осечек» (Лин вай дай да, VI.[I]. 10).

Почти все, что написано Фань Чэн-да и Чжоу Цюй-фэем, основано на их личном опыте. За всеми описаниями стояли их любознательность, стремление к постижению нового, что часто носило исследовательский характер и принимало форму своего рода научного изыскания. Это оказало влияние на стиль произведении обоих авторов, для которых характерны краткость и конкретность, отсутствие пространных отступлений на другие темы.

Многие заметки Фань Чэн-да лаконичны, в сравнении с Лин вай дай да они напоминают наброски. Некоторые описания состоят из одной-двух фраз и похожи на краткий конспект. Часто это даже не описание, а называние объекта — предмета, растения, животного и т.п., даже более или менее пространные сообщения — чаще всего только тезисы, иногда развернутые, которые будут развиты Чжоу Цюй-фэем. В описаниях некоторых животных, растений, полезных ископаемых Чжоу Цюй-фэй отталкивался от работы своего предшественника — краткие сообщения Фань Чэн-да он дополнял более подробными сведениями, говорящими о практическом применении. Если таких сведений у него не было, он записывал какие-нибудь любопытные, познавательные или забавные истории, в которых упоминается данный объект (например, описание енотовидной собаки фэн, см. Лин вай дай да, IX. 15). Используя текст своего предшественника, Чжоу Цюй-фэй расширял и уточнял его данные. Характерной чертой стиля Чжоу Цюй-фэя является упрощение грамматической и смысловой конструкции текста Фань Чэн-да.

Фань Чэн-да являлся для него авторитетом, но авторитет этот не был непоколебимым — Чжоу Цюй-фэй осознанно брал за основу текст Фань Чэн-да, если требовалось, вносил исправления или пояснения, подчеркивал самое важное, добавлял новые подробности, порой существенно уточняя детали, подмеченные Фань Чэн-да.

Усиление индивидуального начала не означало разрыва с традицией. Напротив, при критическом отношении к трудам предшественников сохранилась преемственность. Для понимания литературных пристрастий и ориентации авторов крайне важно обратить внимание на то, что, описывая горы, Фань Чэн-да и вслед за ним Чжоу Цюй-фэй приводят одну за другой цитаты из стихотворений двух выдающихся поэтов, соратников и одновременно соперников — Хань Юя (768-824) и Лю Цзун-юаня (773-819)[40]. Вместе с ними приводится цитата из стихотворения сунского поэта Хуан Тин-цзяня (1045-1105), одного из наиболее крупных поэтов своего времени, оказавшего большое влияние на развитие всей сунской поэзии[41].

Очевидно, что обращение к этим трем поэтам в начале сочинения могло быть воспринято современниками не только как признание того, что автор разделяет их ощущения в восприятии горного края, но и значительно шире — как объявление своего литературного кредо. Более глубокий анализ этого вопроса — тема отдельного литературоведческого исследования, но заметим, что поскольку все три поэта, являясь крупнейшими величинами, ратовали за «восстановление древности»[42], то, видимо, это можно расценить как выражение собственного мировоззрения и в литературной, и, не исключено, в социальной сфере. Упоминание их имен могло быть равносильно декларации, что основным для автора является содержание, а не форма, а язык, хотя и изящный, но деловитый и конкретный, служит главным образом для раскрытия содержания.

Упоминание имен этих трех поэтов не является случайным и потому, что всем им довелось побывать на Юге. Но они узнавали Юг не по своей воле, а переживая южные ссылки, во время которых они занимали