— Вытри сопли! Следи за собой и за своей Анечкой! А то уведут, пока ты пузыри пускаешь! Да не забывай по утрам рожу мыть, а то Анечка не поцелует...

В последней фразе была истинная правда. Леха ухаживал за девушкой и стремился добиться поцелуя, потому что «тайно» был в нее влюблен. Конечно же об этом он никому не говорил, если не считать Андрея и еще нескольких друзей, которые прониклись уважением к Лехиной тайне. Вечером о его любви уже знала вся молодежь поселка, поэтому настойчивые «медвежьи ухаживания» парня вызывали у окружающих шутки и смех.

Стрела Амура пробила Лехину грудь в тот день, когда произошла история с медведицей. Наконец-то оказалась востребованной его «бычья» сила, и девчата, перепуганные насмерть, ни на шаг не отходили от своего мужественного защитника. Даже готовясь ко сну, они уговорили его лечь на нары в центре, чтобы, расположившись вокруг него, быть в безопасности.

Леха чувствовал себя глухарем, к которому после долгой зимы слетелись рыжеперые капалухи. Ревниво вслушиваясь в шорохи за стенами избушки, он гордо оглядывал отдыхающих девчат, охраняя их сон и покой. В то время ему казалось, что он может разорвать медведицу пополам, если, не дай бог, она полезет в зимовье. Но вершиной блаженства оказался момент, когда голова спящей Анечки совершенно случайно оказалась у него на плече.

Чувствуя неповторимое тепло девичьего тела, вслушиваясь в спокойное, размеренное дыхание, вдыхая запах растрепавшихся волос, Леха едва не сошел с ума от счастья. Впервые в своей жизни он был так близко к девушке!

Его охватило чувство нежности к Анечке, и мгновенно она заняла самое главное место в его жизни. В тот момент Леха мог совершить для нее самый немыслимый героический поступок: он был готов защитить Анечку не только от медведицы, но и от самого дьявола! Поймав себя на этой мысли, Леха ужаснулся неоспоримому факту — он влюбился. Влюбился! Вот тебе на! А ведь всегда говорил, что он и девушки — понятия несовместимые. Это ничуть не смутило Леху. Он ощутил себя самым счастливым человеком на свете! Теперь он понял: его жизнь обрела новый смысл!

Всю ночь он провел без сна, охраняя покой своей Анечки. Его сердце напоминало сердце разъяренного быка, а кипевшая кровь носилась по разгоряченному телу с быстротой горного ручья, спешившего вниз по гладким обкатанным камням. Стараясь не разбудить девушку, он боялся изменить положение тела. Пересиливая себя, Леха не замечал отекших от однообразного положения рук, ног, спины. Лишь под утро, когда в разбитом оконце забрезжил рассвет, он осмелился дотронуться ладонью до волос Анечки, за что тут же получил звонкую пощечину:

— Ах ты... Приставать вздумал?..

Но счастливый Леха не обиделся. Он не заметил рукоприкладства девушки. В ответ на удар ладошкой он осветился улыбкой, а губы еле слышно прошептали:

— Первый поцелуй!..

И вот теперь, добиваясь от Анечки настоящего первого поцелуя, Леха изо всех сил старался понравиться девушке. Он стал умываться по утрам, может быть, впервые в жизни расчесывал волосы. Стараясь быть на высоте, Леха самостоятельно стирал затасканные штаны и рубаху, и, наконец, произошло самое впечатляющее событие — бросил курить! Этого хотела Анечка. Пообещав ему свой заветный поцелуй, она намекнула:

— Как можно поцеловать табакерку?..

Леха все понял, поэтому отказался от вредной привычки. Однако сила притяжения к зелью оказалась сильнее его: после одного дня воздержания он старался курить втихаря и только до обеда. Ближе к вечеру, подготавливаясь к «ответственному мероприятию», изнывал от соблазна, забивал рот терпкими листочками смородины и дикорастущей мяты, жевал конскую травку.

Но Аннушка была непреклонна. Хитро улыбаясь, она не давалась в руки медведю, но и не отвергала его, кормила завтраками и обещаниями:

— Не сегодня, Лешенька. Потом... Ну, может быть, завтра или когда-нибудь!

Леха вывел собственную формулу успеха на любовном фронте — путь к сердцу возлюбленной лежит через ее хорошее настроение. Это открытие стоило ему нескольких бессонных ночей. Леха рассуждал: «Если Анечка будет весела, то до благосклонности — один шаг!» У девушки был веселый и легкий нрав, она смеялась над любой мелочью. Лехины забавы, шутки и баловство удавались на славу: он то старался кого-то копировать, то, шутливо балуясь своей удалью и силой, легко перекладывал в соседний двор бревна, приготовленные кем-нибудь на дрова. Но пиком его концертной активности была сценка «Ночной петушок», исполняемая с азартом и надлежащим артистизмом.

Среди молодежи конца тридцатых годов подобная злостная шутка была широко распространена. Глубокой ночью шалун подкрадывался к окну преспокойно спавших жителей и громко кричал петухом. На того, кто жил по природным часам — вставал и ложился с зарей, — подобный сигнал действовал безотказно. За окнами сразу же загоралась керосинка, и обманутые люди начинали новый трудовой день. Восторженная молодежь смеялась от души.

Особенно всех развеселила эта шутка, когда разыгрывали зловредного старовера деда Мирона, проживавшего на окраине поселка среди нескольких семей родственного клана. Соблюдая неукоснительные требования древних законов, по которым надлежит жить всему человечеству, дед Мирон был строг к себе и держал в кулаке всю свою большую семью. Как и все члены общины, он не пил, не курил, вставал с первыми лучами солнца. Как и многие люди его возраста, был он привередлив и необычайно сварлив. От грозного деда страдали все: и семья, и родня, и окружающие люди. Особенно доставалось поселковой молодежи. Деда возмущали «полуношное» хождение по улицам, громкий смех и отсутствие платочков на головах девчат. У староверов считалось непростительным грехом открывать напоказ свои косы. Дед Мирон, завидев прогуливающихся девчат, плевался и зло шипел:

— У-У-У, простоволосые! Комсомольцы проклятые! Креста на вас нет! Бог накажет!..

Защищая своих подруг, парни мстили деда. Одним из способов «вендетты» было петушиное пение, и главную роль здесь исполнял Леха.

Подкравшись под окно, он громко и заливисто кукарекал. В ответ на это в избе незамедлительно происходила надлежащая реакция. С шумным кряхтением дед Мирон слезал с печи, шлепал по полу босыми ногами, проходил к столу и, зажигая керосинку, баритонил:

— Бабка, вставай! Слышишь, петух поет? Пора корову доить!

Бабка вставала и будила невестку, которая топила печь и разогревала завтрак. Невестка будила мужа, он, нехотя вставая с теплой кровати, недовольно ворчал на темноту за окном. Бабка пинала спящую корову, та не понимала, чего от нее требуют в ночное время. Сам Мирон, теряясь в догадках о неопределенном времени суток и не изменяя своей привычке ходить на зорьке за ключевой водой, крался под горку к шумному ручью:

— Что-то темно сегодня... Странно! Все спят, и огней не видно... И собаки не лают!..

Но собаки залаяли на всю округу от неожиданного грохота покатившихся под горку ведер, выпущенных из рук деда Мирона. Дед летел вслед за ведрами, а спрятавшаяся за забором молодежь едва сдерживала смех, торжествуя победу. Леха спешил убрать с тропинки чурку.