Итак, перейдем к свидетельствам. Они так же запутанны, как и материалы многих других судов. Свидетели противоречат друг другу, они забывчивы, предвзяты и на редкость человечны. В сохранившихся отрывках нет связного повествования. Пытаться составить из них историю – все равно что пробовать воспроизвести фильм из нескольких десятков несвязных кадров.

Ниже приведены отдельные сцены в том порядке, в котором они обретают смысл среди всех противоречивых свидетельств. Основная часть перефразирована; цитаты аутентичны, насколько это возможно было передать в переводе.

1. Андреас Дритцен просит Гутенберга о присоединении к делу. Гутенберг учит его «полировать камень/камни».

2. Между 1435 и 1438 годами ювелир Ганс Дюнне зарабатывает 100 гульденов «лишь благодаря тому, что занимается штампованием». (Кстати, фраза, которую использует Дюнне, – zu dem trucken, или zum Drucken, как она выглядела бы сегодня, на современном немецком языке означает «к книгопечатанию». В современном немецком языке существует различие между drucken (нем.) – печатать, и dru.. cken (нем.) – штамповать, но до того, как книгопечатание получило распространение – это произошло около 1500 года, – подобного умляутного лингвистического различия не существовало. Тогда для этих двух значений использовалось одно и то же слово. Мне кажется, что, если бы в 1438 году книгопечатание уже существовало, Дюнне был бы более осторожен в выборе слов.)

3. В начале 1438 года Гутенберг и Ганс Риффе договорились о том, что Риффе поможет с финансированием производства зеркал для ахенского паломничества, а прибыль будет разделена в отношении 2 к 1.

4. Андреас Дритцен желает присоединиться к ним на партнерских условиях и предлагает свои услуги. Андреас Гейльман тоже присоединяется к ним. Вчетвером они договариваются о разделении прибыли следующим образом: Гутенберг – 50 процентов; Риффе – 25 процентов; Дритцен – 12,5 процента; Гейльман – 12,5 процента.

5. 22 или 23 марта – за два или три дня до Благовещения (25 марта) – каждый из двух Андреасов заплатил первые 80 гульденов за обучение «новому искусству». Но Андреасу Дритцену уже тогда пришлось взять в долг у двух друзей. К тому времени итоговая сумма составляла примерно 1000 гульденов, из которых 500 гульденов – наличные.

6. Внешне все кажется мирным и спокойным. Андреас Дритцен грузит в тележку бочку бренди, 500-литровую бочку вина, несколько корзин с грушами и везет их в Святой Арбогаст, чтобы заплатить Гутенбергу за его гостеприимство. Работа продолжается.

7. Лето 1438 года. Плохие новости. Возвращается чума, распространяясь из Италии на север, к Ахену, и власти объявляют, что паломничество 1439 года будет перенесено на следующий год – а это значит, что получение прибыли от продажи зеркал тоже откладывается.

8. Два Андреаса наносят Гутенбергу неожиданный визит и узнают, что тот «знает еще об одном тайном искусстве». Они думают, что Гутенберг что-то от них скрывает и планирует использовать их деньги для другого, еще более прибыльного предприятия, прикрываясь первым. «Тайное искусство» повышает привлекательность занятия Гутенберга. Теперь его компаньоны желают узнать больше.

9. Гутенберг настаивает на том, чтобы оформить новое соглашение. Оба Андреаса обещают поэтапно выплатить новую сумму, которая должна фактически удвоить размер предприятия и их личный вклад. Риффе либо не присоединяется к новому соглашению, либо остается на втором плане. Соглашение подписывается сроком на пять лет. Оно содержит пункт, утверждающий, что в случае смерти наследникам будет выплачено 100 гульденов.

10. У Андреаса Дритцена проблемы. Он берет деньги в долг у маклера, рискуя своим имуществом, но все равно не в состоянии заплатить оговоренную сумму.

11. Дритцен взволнован. Он разговаривает с лавочницей Барбель из Цаберна (ныне Саверна, в 40 километрах к северо-западу от Страсбурга), которая либо должна остаться у него, либо приехать, чтобы выпить. Поздно. Дритцен занимается подсчетами. Она спрашивает:

– Разве мы не собираемся в постель?

(В оригинале ее слова выглядят так: Wollen wir heute nicht mehr schlafen? Буквальный перевод: «Разве мы не хотим сегодня больше спать?» В большинстве случаев «мы» заменяется на «вы», что, возможно, имеет смысл, но создает между ними дистанцию. Лично я полагаю, что они были близкими друзьями – но не слишком близкими, так как она обращается к нему вежливо на «вы», тогда как он обращается к ней фамильярно на «ты». Однако подобные тонкости лишь дают повод для игры воображения.)

Дритцен, не отрываясь от своего дела, отвечает:

– Сначала мне нужно это закончить.

Обратите внимание, что он говорит «мне», а не «нам», а это означает, что они этим делом заняты не вместе.

– Боже! – восклицает Барбель. – Зачем тратить столько денег? Наверное, это вам обошлось уже в 10 гульденов.

– Ты дура, если думаешь, что это обошлось мне всего в 10 гульденов!

Представьте, как приподнялись ее брови: сколько же тогда?

Он избегает пристального взгляда женщины, желающей знать о его тайне и деловой репутации. Больше, чем 300… Немного больше… Настолько больше, что на эти деньги можно жить до конца жизни… Ладно, почти 500. Точнее, он уже потратил примерно 350, и еще ему нужно найти 85. Его имущество, его наследство – все это под залогом. Он исчерпал все свои резервы.

– Господи Иисусе! – восклицает Барбель. – А что, если все пойдет не так? Что вы тогда будете делать?

– Все будет хорошо. Через год мы вернем наши деньги и будем блаженствовать.

«Все будет хорошо»… Андреас Дритцен никогда не слышал о превратностях судьбы.

12. Декабрь 1438 года. Андреас берет в долг еще 8 гульденов, отдав под залог кольцо, стоящее 30 гульденов (свидетель Раймбольт небогат: он получил за это кольцо 5 гульденов у еврея-ростовщика в своей родной деревне Егенхайм). Андреас также берет в долг у хозяина Раймбольта. Но до той суммы, которую он должен заплатить Гутенбергу, ему все еще недостает около 80 гульденов.

13. Гутенберга беспокоит то, что его секрет может попасть не в те руки. Он отправляет своего слугу Лоренца Байльдека к двум Андреасам, чтобы «раздобыть все формы» («форма» – это термин, который позже стал использоваться для обозначения печатной формы, но мы не можем наверняка знать, что подразумевал под этим Гутенберг; по крайней мере пока). Слуга должен принести формы, которые затем будут расплавлены, «чтобы никто не увидел это» (непонятно, что имеется в виду под словом «это»). Задание было выполнено, и Гутенберг с горечью наблюдал, как его работа отправляется в плавильную печь.

Это важный момент, так как до сих пор предполагалось, что Гутенберг лично руководит всей работой в Святом Арбогасте. Оказывается, это не так: «авантюра и искусство» как минимум частично базируются в Страсбурге, иначе ему не нужно было бы посылать Байльдека с поручением.