Тут меня и перехватил возле ворот Жюно.

— Мой генерал! Ваше приказание выполнено!

— Какое?

— Торговцы хлебом…

— Где они?

— Здесь, в Тампле…

— Хорошо. Я сейчас. Извините меня, — я повернулся к Шарлотте. — Дела…

— Да, конечно! Спасибо вам! Все было так интересно!

— А мы еще туда поедем? — тут же вклинился Луи.

— Если будет время — почему нет?

— А сказка сегодня будет?

— Будет… Я быстро управлюсь…

Я помог принцессе с королем (тьфу, блин!..) сойти с коляски. Светски раскланялся и двинулся вслед за майором (ну нынче вокруг меня сплошь одни майоры, куда ни плюнь).

Ну что, теперь мой выход?

Да твой, твой!.. Я хоть отключусь, мозги напрягать не буду…

Ну вот и превосходно!

— Итак, Жюно, изложите мне подробности…

— Мы не всех нашли. Только троих из пяти. Остальные, судя по всему, бежали куда-то в провинцию. Потребуется время…

— Не надо. Этих более чем достаточно. Где они скрывались?

— Один на загородной вилле. Один — вообще у себя дома. А один — вот хитрец оказался! — спрятался в собственной конторе. Выдавал себя за своего же служащего…

Да, наивный век. Наивные сердца! Действительно, эпоха непуганых идиотов… На что они надеялись, интересно? Что «власть большевиков не продержится и трех дней»? Хотя вполне возможно. В нынешние времена все ведь меняется чуть не ежемесячно. Почему бы им и не рассчитывать пересидеть тяжелый период. Пока выскочке Наполеону кто-нибудь башку открутит? А там — опять Свобода… Н-да… Но ведь прятаться-то хотя бы уметь надо! А эти конспираторы, по словам Жюно, даже особо и не таились. Ну разве что кроме третьего, который в конторе — видимо, самый хитрый… А тот, который за городом отдыхал, — так и вообще приемы устраивал… С шампанским и певицами. Не, ну нормально все — пир во время чумы…

— Вот, они здесь…

Это у нас «предбанник» — первый этаж замкового подвала. Так сказать — преддверие кровавых застенков, в которых мы невинных людей пытаем. С утра до вечера… Правда, мне вот как-то до сих пор ни одного пытанного что-то не попадалось. Скрывают, наверное… Ну-ка — чего там Наполеон изобрел? Ну любопытно же!..

Правую руку за борт кителя. Левую — за спину.

Керенский, блин…

Так он же меня копировал? И не мешай, а делай!..

Что ж — грудь колесом, подбородок задран — Наполеон вступает с торжественным видом в каземат. Монументально. На скамейке у стены, под охраной двух дюжих солдат — та самая троица. Ну… Облик довольно разный. Возраст — тоже. Один — достаточно толст, остальных двое так, среднего сложения. И вид у всех скорее недовольный, чем испуганный.

Это хорошо…

А чего хорошего?

А с трусами иметь дело было б хуже — неустойчивые… Да и не должны они быть трусами — при их-то роде деятельности… Риски профессиональные прикинь! — если твоим языком выражаться.

Встали все трое.

— Гражданин генерал! — это Жюно. Явно собираясь представить арестованных. — Вот господа…

— Не надо, майор… — отстраняющий жест рукой. После чего кисть обратно за полу мундира. — Их имена не имеют никакого значения.

— Позвольте! — подает голос один. Тот, который толстый. И заодно постарше. Ему под сорок.

— Не позволю!

— Но мы имеем право!

— Да, имеете!

— Но значит, мы можем!..

— Нет, не можете! — ну, черт. Это он у меня украл. Из Жванецкого. Но получилось к месту. Юморист, ептыть…

— Но это произвол!.. Для чего нас сюда привезли?!

— МОЛЧАТЬ! — Наполеон, конечно, не Мюрат. Оперной глотки не имеет. Но «командный голос» вырабатывал у себя с детства, даже не смотрев фильма «Офицеры». Так что гаркнуть он может при случае.

— Мерзавцы. Воры. Преступники. Спекулянты. Убийцы. Наживающиеся на страданиях народа. Вот вы кто, господа. Тысячи человек умерли по вашей вине. И весь вопрос не в том, когда вас казнить, а как пострашнее это сделать. Вам это понятно?!

— Вы не имеете права!.. Вы узурпатор!

— Подобные мелочи меня не остановят! Слишком много трупов вы положили на улицах Парижа. Женских, детских… В чем были виноваты перед вами беспомощные дети? В том, что они были ягнята, а вы волки? Ну так тогда я для вас — тигр! Которого не интересует мнение волчьей стаи! Вы перед лицом смерти, господа убийцы! Осознайте это.

Блин. А ведь осознали!.. Молчат. Да, таки я действительно бываю страшен в гневе. Как-то начал об этом забывать!..

— Проблема в том, господа, что я не могу вас убить. От этого зависит уже мое собственное существование! — э, а это он куда заворачивает? Что за фэнтезийные мотивы — типа «моя смерть в вашем яйце!»? — Поэтому у вас есть шанс.

— О чем вы?..

— Ваши состояния конфискованы. Ваши предприятия вырваны из ваших рук и больше не приносят дохода вашим семьям. Я рад: это хоть до какой-то степени заставит вас почувствовать то, что чувствовали умерщвляемые вами люди. Хорошо: ощутите то же самое! Но сейчас это меня не интересует. Вы хотите знать, что мне от вас надо?

— Это было бы желательно… — опять тот же толстяк. Судя по всему, он из троих самый авторитетный. Или же просто — наименее выдержанный. Остальные двое просто настороженно молчат.

— Все очень просто, господа. Я хочу, чтобы вы выполнили свой долг перед обществом.

— Что вы имеете в виду?

— Ну чего же непонятного? Вы — поставщики хлеба в Париж. Вы его сюда не поставляли. Я хочу, чтобы вы исправили эту свою ошибку. Тогда вам будут возвращены все ваши деньги и все ваше имущество. А заодно — слава спасителей города.

— То есть…

— То есть — хлебные поставки в город должны возобновиться! И идти так, как и должны. Тогда с вас снимут все обвинения и выпустят отсюда на свободу. И чем скорее вы это сделаете, тем лучше.

— Вы не знаете, что с нас требуете!..

— А я и не хочу этого знать! Это ваше дело. Вы с ним и будете разбираться. Меня не интересует — как, куда и сколько вы продадите хлеба на сторону и сколько на этом получите прибыли. Это ваш профит. Но хлеб в Париже должен быть!

— Но это невозможно! Связи с нашими контрагентами разорваны! Транспортные пути нарушены!

— Повторяю: меня это не интересует! Это ваши проблемы. Вы могли как-то торговать хлебом все эти годы — значит, вы знаете и рынок и конъюнктуру. И найдете способ восстановить утраченное. К вашей же пользе! Неужели же вы настолько закоренелые преступники, что в вас не осталось ни капли сострадания к умирающим от голода детям? К которым скоро присоединятся и ваши дети — если в Париже не будет хлеба! Вас это не пугает? И это при том, что вы все могли бы сделать наоборот!