по плечу. От неожиданности я уронил сумку. Сидящая рядом девушка, которая, казалось, испугалась даже больше меня, пробормотала:

— Пожалуйста, листайте потише.

Я наклонил голову и извинился, поднял сумку и, сделав глубокий вдох, снова принялся листать. Я внимательно изучал каждую статью. Вот оно: «Бывший представитель правящей партии умер от хронического заболевания — сахарного диабета». В статье говорилось, что, расследуя его смерть, полиция зашла в тупик.

Каждый удар моего сердца отдавался острой головной болью. Оно билось, словно кузнечик, силящийся ускользнуть с раскаленной сковороды. Я вышел из библиотеки. Это просто совпадение. Политики и пасторы умирают каждый день. Совпадение, ничего особенного. Всю дорогу до дома меня трясло. Когда я шел мимо компьютерного зала, меня окликнул знакомый, но я не нашел в себе сил ответить. Придя домой, я накрылся одеялом с головой и уснул, даже не поужинав. Сон был мне просто необходим.

Когда я проснулся, было уже за полночь. Почувствовав голод, я открыл холодильник. Никакой твердой пищи. Я достал пакет молока и, расположившись в гостиной, включил телевизор. На экране возник репортер, стоящий перед домом, в котором явно недавно произошел пожар.

«Руины напоминают поле боя…» — начал он. Он говорил правду. В доме будто шла битва. Обгоревшие стены, отброшенные взрывной волной куски шифера, обугленные трупы свиней. Я выронил молоко, и оно, булькая, полилось из пакета на пол.

«Полиция предполагает, что скопившийся в баке под амбаром метан, из-за жары образовавшийся в свином навозе, взорвался из-за контакта с сигаретой, которую выбросил господин Ким».

Свет от телевизора танцевал по стенам гостиной. Я знал, как должна выглядеть недостающая часть полуразрушенного дома. Потому что видел его раньше.

«На всей площади тела господина Кима были обнаружены ожоги третьей степени. Его доставили в больницу, но через два часа фермер скончался».

Как в моем романе. Взрыв был важен, потому что мальчик хотел отплатить фермеру той же монетой. В моем романе тот собрал жителей деревни, из которой мальчик был родом, и отдал американским солдатам приказ начать воздушную атаку. Напалмовые бомбы сыпались на деревню градом. Но ведь это лишь плод моей фантазии… Я чувствовал пальцами ног холод от разлившегося молока. Я опустил взгляд и уставился на белую лужу на полу. Что происходит?

— Это совпадение, — пробормотал я.

Я знал, что окурок упал в чан, полный метана, не по неосторожности. Этот взрыв не случайность, как и смерть фермера. Конечно, такое действительно может случиться, но только с очень невезучим человеком. Но как объяснить то, что взорвавшийся дом был точно таким же, как на плане, который я получил от издателя? Что свиней ровно пятнадцать? Шанс, что это совпадение, казался таким же ничтожным, как и вероятность того, что кто-то сможет выиграть в лотерею два раза подряд. Тем не менее я продолжал бормотать что-то о случайности и совпадении.

Репортаж закончился, и на экране появился перевернутый грузовик, из которого лилось черное машинное масло. Я почувствовал под ногами холодок. Наклонив голову, я увидел, что стою в луже молока. Вытирая пол тряпкой, я думал о том, что натворил. Размышляя, я замер и очнулся, когда все собранное мной молоко уже снова стекло на пол. Я вдруг подумал, что это не важно. И почувствовал, как внутри запоздало поднимается гнев. Меня использовали. Я отбросил тряпку и взял телефон. Нужно сообщить в полицию. Уже начав набирать номер, я вдруг остановился. Что я им скажу? Постараюсь объяснить. Я продолжил набирать номер, но вдруг понял, насколько нелепо прозвучит то, что я собираюсь рассказать. «Произошло убийство, похожее на несчастный случай, и, хотя оно похоже на несчастный случай, на самом деле это я его спланировал. То есть я, конечно, разработал план, но не потому, что хотел убить. Все это было нужно кому-то другому, я не знаю кому, но…»

Я немного успокоился и опустил телефон. Очевидно, что полиция мне не поверит. Они решат, что я просто спятил. Даже если кто-то и поверит, доказать я ничего не смогу. Разработанный мной план убийства был безупречен. Ни свидетелей, ни улик. Я вдруг понял, что именно по этой причине меня вынуждали оставаться в кондо. Если в полиции и выслушают меня, то потом точно позвонят в ближайшую психбольницу. И тогда думать о том, произошло ли все на самом деле или лишь в моем воображении, я буду, сидя в больничной столовой и глотая таблетки. А существовал ли вообще тот кондо? Мои руки дрожали. Они ведь не станут бездействовать, если я сообщу о них в полицию. Конечно нет. Если они оказались способны на убийство трех человек, то убить четвертого им будет несложно. Конечно, я мог бы изобразить благородного борца за справедливость, но на карту поставлено слишком много, чтобы строить из себя героя. Я снова взялся за тряпку и собрал с пола все молоко. Кислый запах никуда не исчез.

Следующий день я провел так же, как и всегда. И день после тоже. Я не читал газет и не смотрел телевизор. Мне даже удалось запомнить много новых слов во время занятий английским. Я внимательно наблюдал за собой и людьми вокруг. За исключением нескольких мелочей, все было как всегда. В итоге я списал все на чрезмерную нервозность: слишком много об этом думал, вот так и случилось. Неделю спустя я уже едва понимал, что произошло. Я позвонил Черному Костюму. Номера больше не существовало — чего и следовало ожидать.

Поужинав, я легко оделся и вышел на прогулку. Сев на скамейку у местного супермаркета и закурив сигарету, я открыл чековую книжку. Это был не сон. В голове запоздало возникла мысль, что за моим счетом могли следить. И как я не подумал об этом раньше? Может, я просто растерялся, а может, думал, что у меня получится сбежать? Я не хотел себе в этом признаваться, но в глубине души знал, что не смог бы отказаться от денег. Конечно, чеки тоже не являлись прямым доказательством. Деньги на счет положил я сам, а откуда они взялись, я не знал. Даже если случится чудо и полиция, поверив мне, отследит историю транзакций, где-то они обязательно зайдут в тупик. Да уж, ничего не скажешь — какие-то бумажки ценятся выше человеческой жизни. Я затушил сигарету, встал и пошел к дому. Там я подошел к черной машине, которую всю неделю видел то неподалеку от своего дома, то от университета, и постучал в окно. Она мне настолько запомнилась, что я до сих пор могу назвать последние четыре цифры