Некоторым популистам повезло, что у них в распоряжении оказались ресурсы, позволившие им нарастить массовую клиентелу и даже привлечь на сторону своих режимов целые социальные прослойки. Для Чавеса решающим фактором успеха оказался нефтяной бум[84]. Для режимов в Центральной и особенно Восточной Европе финансовые вливания от Евросоюза оказались тем же, что нефть для некоторых арабских авторитарных государств: правительства стратегически используют субсидии, чтобы заручиться поддержкой граждан или по крайней мере заставить их молчать. Более того, они могут формировать социальные страты, которые соответствуют их образу идеального народа и хранят верность режиму. Чавес создал «Boliburguesia», «болибуржуазию», которая действительно добилась процветания после «боливарианской революции». Эрдоган продолжает пользоваться неизменной поддержкой анатолийского среднего класса, который возник в результате экономического бума в годы правления его «Партии справедливости и развития». (Этот средний класс – воплощение образа идеального благочестивого турка-мусульманина, в отличие от светской, живущей на западный манер, элиты, с одной стороны, и меньшинств, вроде курдов, – с другой.) Венгерская «Фидес» сформировала новую социальную группу, в которой экономический успех, семейные ценности (рождение детей дает льготы и социальные бонусы) и религиозное благочестие образуют единство, отвечающее представлениям Орбана о «христианско-национальной» культуре[85].

Колонизацию государства, массовый клиентелизм и дискриминационный легализм можно обнаружить во множестве исторических обстоятельств. Однако в популистских режимах их практикуют в открытую и, судя по всему, с чистой совестью. Отсюда любопытный феномен: разоблачения коррупции не причиняют такого ущерба репутации популистских лидеров, как можно было бы ожидать. «Партия свободы» Хайдера и итальянская «Лига Севера» оказались гораздо более коррумпированными, нежели те самые традиционные элиты, которые они так долго критиковали; но обе эти партии по-прежнему процветают (а «Лига Севера» вообще пришла на смену партии Берлускони в качестве основного ядра правой оппозиции в Италии). Эрдоган, провозгласивший себя «человеком из народа» (Milletin Adami), неуязвим для коррупционных скандалов. Очевидно, что сторонники популистов не считают коррупцию и кумовство серьезными проблемами, пока это делается во имя морали, во имя «нас», «трудового народа», а не в интересах «их» – безнравственных иностранных агентов. Либералы свято уверены, что достаточно просто разоблачить коррупцию, чтобы подорвать доверие к популистам. Но они также должны показать, что популистская коррупция не приносит никаких выгод большинству граждан и что отсутствие демократической подотчетности, неработающая бюрократическая машина и упадок закона в долгосрочной перспективе нанесут ущерб всем гражданам без исключения.

Важно понять еще один элемент популистского государственного строительства. Популисты во власти обычно сурово (мягко говоря) обходятся с неправительственными организациями (НКО), которые их критикуют. Атаки на гражданское общество и ущемление его прав не являются исключительно популистской практикой. Но только для популистов оппозиция внутри гражданского общества представляет особую нравственную и символическую проблему: она грозит подорвать притязания популиста быть исключительным моральным представителем народа. Поэтому им так важно «доказать», что гражданское общество – это вовсе не гражданское общество и что оппозиция не имеет никакого отношения к настоящему народу. Вот почему такие правители, как Владимир Путин в России, Виктор Орбан в Венгрии и «Право и справедливость» в Польше, всеми силами стремятся дискредитировать НКО, доказать, что их контролируют извне, и объявить их «иностранными агентами». В определенном смысле они пытаются воплотить в жизнь идею единого (и пассивного) народа, от имени которого они говорят, заставляя замолчать и дискредитируя тех, кто не разделяет представлений популистского лидера о народе (вынуждая их покинуть страну и тем самым отделиться от народа)[86]. Иными словами, правительство «Права и справедливости» или правительство партии «Фидес» не просто создают свое государство, ориентированное на определенную партию, – они также стремятся создать народ «Права и справедливости» или «Фидес» (часто путем создания «заместительного», лояльного к правительству гражданского общества). Популисты стремятся создать тот самый однородный, внутренне непротиворечивый народ, от лица которого они постоянно выступают.

И в этом заключается самая большая ирония. Популизм во власти порождает, укрепляет и всеми способами поощряет те самые изоляцию и узурпацию государства, которые он вменяет в вину правящим элитам, пока борется с ними, чтобы прийти им на смену[87]. Популисты в конце концов начинают делать ровно то самое, что, по их же утверждению, делали прежние «развращенные безнравственные элиты», – только не испытывая никакого чувства вины и находя всему этому «демократическое» оправдание.

Если вы следили за нитью моих рассуждений, у вас может возникнуть вопрос: почему популисты не идут до конца, не пытаются сменить режим? Если они верят в то, что говорят – что они являются единственными законными представителями народа, – почему бы просто не отменить выборы? Если остальные претенденты на власть стоят вне закона, почему бы просто не исключить их полностью из политического расклада?

Ответ на эту загадку поневоле будет отчасти умозрительным. Мы знаем, что многие популисты, придя к власти, постоянно раздвигают ее границы: изменения в избирательном законе, давление на непокорные СМИ, внеочередной визит налоговой инспекции в какую-нибудь назойливую НКО – но это никогда не выглядит как окончательный разрыв с демократией. Разумеется, мы не знаем, что именно они думают и каковы их расчеты. Но похоже, что издержки открытого авторитаризма представляются им слишком высокими. Официальный отказ от демократии влечет за собой массивную утрату международной репутации (и вернее всего утрату материальной поддержки со стороны международного сообщества, хотя, как показали недавние примеры Египта и Таиланда, даже то, что выглядит как старая добрая военно-бюрократическая диктатура, не обязательно сопровождается полным разрывом отношений с международным сообществом).