Было очень тихо. Догорал костер. Она повернула голову. Художник лежал с другой стороны, забросив руки за голову. Красноватый огонь освещал его профиль – крупный нос, резкий подбородок. А другая половина в темноте, подумала она вдруг. Как планета. Человек-планета. Неужели гей? Она чувствовала необъяснимое разочарование и еще что-то… еще что-то… обиду?

Тихо, светло. Стена леса вокруг. Невидимая река. Ей показалось, она слышит плеск воды. Небесное кружение. Она не заметила, как уснула…

…Разбудил ее шорох. Она скосила глаза, стараясь не шевельнуться. Был день. Из травы выглядывал… Сначала она подумала, что это собака. Потом сообразила, что лиса. Маленькая, темно-рыжая, с черными ушами. С поднятой передней лапкой. Глаза их встретились, зверек бесшумно попятился и исчез в лопухах. Ольга Борисовна осознала, что лежит на одеяле, во дворе, накрытая тяжелой… периной? Оказалось, замызганной кожаной курткой на меху. Светило солнце. Трава была еще мокрая. Сверкала роса. Было свежо, цвиринькали птицы. Сорвался ветерок, зашелестели ветки.

Ольга Борисовна отбросила куртку и села. Пробежалась рукой по груди, застегнутым джинсам. Осмотрелась. Днем все здесь было другим. Домик тонул в зелени. По обе стороны скособоченного крыльца росли гигантские мальвы с бордовыми цветками. В траве посверкивали блеклые голубые колокольчики и мелкие розовые звездочки. На месте костра – седая кучка золы. Ольга Борисовна стянула с себя свитер и пошла в дом.

Достала из сумки зубную щетку и шагнула за занавеску, ожидая найти там умывальник. Но там был лишь старый шкафчик с посудой. Из-под пожелтевшей газеты на полу выглядывали рулоны холста. Ольга Борисовна подняла верхний, развернула: свинцовая река, грозовые тучи, пригнутые ветром ветки ив. Опять! А что-нибудь, кроме туч, подумала она. Развернула следующий рулон и замерла с вытянутыми руками. На холсте была изображена девушка. Она сидела на деревянном крыльце в мужской распахнутой рубашке, босая. Видна была грудь, маленькая округлая грудка. Солнце било ей в лицо, она смеялась. Видны были веснушки на носу. Лариса? Ларка? Ольга Борисовна свернула холст в рулон и положила на место. Прикрыла газетой и вышла из дома.

Река оказалась совсем рядом – неширокая, небыстрая, гладкая. Берег, на котором стояла с полотенцем и зубной щеткой Ольга Борисовна, был пологий, а противоположный – обрывистый. За рекой, насколько хватало глаз, виднелся луг. Здесь – полоска пляжа, песок и заросли ивняка. Нос Ольги Борисовны уловил незнакомые запахи. Пахла речная вода – болотом, травой и рыбой; мокрый песок; зелень. Всюду были разбросаны черные ракушки мидий.

На той стороне вода вымыла пещерку, на козырьке чудом держалась осина. Белые корни пронизывали пещеру и уходили в воду. Осина изо всех сил цеплялась за жизнь. Ольга Борисовна подумала, что дерево скоро упадет. Ствол был черно-зеленый, листья – круглые и серебристые. Из воды упруго торчала сочная болотная трава с кисточками бело-розовых цветов. Сверху висело акварельное облачко, одно-единственное в бесконечной синеве.

И ни души – только она, Ольга Борисовна, между небом и землей. Как бельмо на глазу. Неуместная. С зубной щеткой, которая здесь тоже неуместна.

Художника нигде не было видно. Ольга Борисовна зябко повела плечами. Вспомнила, что у дома видела машину. Значит, не уехал. Мысль была вполне глупой, но разве мы властны над своими мыслями? Еще она подумала, что никогда еще, ни разу за всю свою жизнь, не была до такой степени одна! Первозданно одна. Брошена на произвол природы. Вот она, природа! Осина и река. И она, Ольга Борисовна, – инородное тело!

Вода в реке оказалась неожиданно холодной. Мягко просвечивало песчаное дно. Оно неторопливо уходило в глубину, вода темнела, и дальше дна уже не было. Ольга Борисовна умылась. Вскрикивая, зашла в воду по колено. Постояла. И вдруг, подпрыгнув, рухнула, подняв фонтан брызг. Ушла в воду с головой, вынырнула, охнув. И поплыла на другой берег.

И уже оттуда увидела художника. Он неподвижно сидел с удочкой за поворотом реки. В соломенной шляпе. Рядом – белое пластиковое ведро, видимо для добычи. Он помахал ей, но она сделала вид, что не заметила.

Цепляясь за корни, выбралась на противоположный берег и пошла в луг.

И тут же бесконечное пространство обрушилось на нее. В мире остались только две краски – голубая и зеленая. А она посередине – связующим звеном. Тропинка была теплой и мягкой. Ольга Борисовна шла и шла в неизвестность по теплой и мягкой тропинке. Трава хлестала по ногам, жужжали… Все жужжало и звенело! Не звенело, а верещало от восторга и радости жизни!

Солнце начало меж тем припекать. Замигало впереди марево – бочажок – голубой глаз. Стрекозы чиркали-пикировали в воду, у самой поверхности взмывая кверху…

А она все шла. А потом свернула с тропинки и улеглась в траву. Зажмурилась, под веками стало красно. Вспомнила девушку с картины. Наверное, Ларка. Больше некому. Соперница. А она, Ольга Борисовна, на ее даче. В гостях у соперницы. А где хозяйка? В командировке?

Над лицом Ольги Борисовны покачивался стебель, по нему ползла зеленая букашка. Другая ползла по ее ноге. Третья по плечу. Ее, похоже, приняли в зеленый клуб, и теперь она здесь своя…

…Солнце стояло в зените, когда она подходила к реке. Откуда-то тянуло дымом. На том берегу показался Вениамин Павлович, обнаженный до пояса, и махал рукой.

Вода была обжигающе холодной. Ольга Борисовна выбралась из реки. Художник с интересом наблюдал.

– Вы обгорели! Не больно?

– Нет. Как рыба?

– На уху есть. Сомик и два леща. Пошли завтракать. Я обещал вам баранину.

Он пропустил ее вперед и сказал в спину:

– У вас хорошая фигура.

Ольга Борисовна притворилась, что не услышала.

В тени дома был сервирован стол. Посередине – блюдо с мясом, по бокам две тарелки с зеленью, помидорами и огурцами. Хлеб. Бутылка красного вина. А запах! Это же с ума сойти, какой тут стоял запах! Ольга Борисовна невольно сглотнула.

– Прошу! – Художник повел рукой.

Ольга Борисовна села.

– Я готов скушать собаку, – сказал художник. – Я еще вчера собирался, но вы отключились. А одному не хотелось. Как пахнет, а?

Ольга Борисовна кивнула.

– Как спалось?

– Нормально. Я видела лисичку!

– Здесь их много. Людей нет, до ближайшей деревни тридцать километров. Вода холодная, не замерзли?

Он отломил кусочек хлеба, сунул в рот.

– Почему она такая холодная?

– Родников много. Зато чистая, как слеза.

– Я видела ваши картины. Это… Лара?

– Она.

– А вы… вы развелись, потому что вы… гей?

– Я… кто? – Художник поперхнулся и недоуменно на нее уставился.