Еще до окончания первого дня Рождества Кеннет перецеловал – по крайней мере по одному разу – всех особ женского пола, находящихся в доме, за исключением служанок. Он целовал хихикающих кузин, жеманных тетушек и застенчивых двоюродных бабушек. Поцеловал свою хмурую племянницу. Поцеловал и покрасневшую мисс Джулиану Уишсрт. Вернее, он целовал ее трижды, хотя ни разу это не произошло по его инициативе.

Джулиана была на редкость хорошенькая, с такими же, как у Кеннета, белокурыми волосами, с широко раскрытыми синими глазами и трепещущими губками, похожими на бутон розы. Фигурка у нее была соблазнительно округлая, туалеты – модные и дорогие, характер же добродушный. Джулиана часто улыбалась. Она вполне подходила Кеннету в жены, а ее родители, барон и леди Хокингсфорд, только об этом и мечтали. Погоня началась, и все в Данбертоне – от матери графа до прислуги, – казалось, поощряли его к ухаживанию.

Ей было семнадцать лет, и она была совершенным ребенком. Во всяком случае, так представлялось Кеннету. Ему казалось, что поцеловать ее – почти то же самое, что поцеловать племянницу, только поцелуй этот мог иметь далеко идущие последствия. Нельзя трижды поцеловать семнадцатилетнюю мисс, хотя бы и под омелой, не пробудив в ней определенных надежд и не вызвав разговоров окружающих.

Поцеловав мисс Уишерт трижды, Кеннет почувствовал себя неловко, как если бы сделал весьма ответственное заявление – или вознамерился сделать. В церкви девушка сидела рядом с Кеннетом, на графской скамье, а из церкви поехала в графской же карсте, то есть вместе с ним и с его матерью. Во время рождественского обеда се посадили подле него. После обеда она была его партнершей за карточным столом, а потом вошла в его команду, когда играли в шарады. Одна из теток даже так и назвала ее: «Твоя мисс Уишерт, милый Кеннет».

Его мисс Уишерт?

Он был готов к тому, чтобы увидеть эту девушку, подумать о ней как о возможной жене. Но, увидев Джулиану, Кеннет ее отверг. Он даже представить себе не мог, как будет всю жизнь жить с этой девушкой, как станет ее спутником жизни. Ему казалось, что вступить с ней в брачные отношения – все равно что жениться на маленькой девочке. Графиня, однако, высказала предположение, что рождественский бал – очень удобный случай для объявления о помолвке. Ведь на балу будут присутствовать многие родственники и соседи. Весна же – чудесное время для свадьбы. Кроме того, графиня заметила, что неплохо бы ему провести часок перед балом с лордом Хокингсфордом.

– Леди Хокингсфорд была моей близкой подругой, когда мы вместе начали выезжать, – сказала она. – А когда родилась Джулиана, мы стали надеяться… и даже осмеливались строить планы. Вы можете сделать нас обеих счастливыми.

Кеннет подумал о том, что ему было тринадцать лет, когда родилась Джулиана, – всего на четыре года меньше, чем сейчас ей. Граф понимал, что его завлекают в ловушку, что на него давят, но он не собирался жениться только для того, чтобы доставить удовольствие своей матери и ее близкой подруге. Он вообще не собирался жениться – пока. Не собирался, потому что не был готов к такому шагу. Кеннет решил, что будет избегать мисс Уишерт после того, как откроет бал, – почему-то оказалось, что он должен сделать это в паре с ней. И тут он вспомнил, что уже ангажировал на вальс мисс Хейз. И еще вспомнил о том, что пожалел об этом – ему не хотелось прикасаться к ней.

А потом Кеннет вспомнил о неожиданной встрече с Майрой на морском берегу, и на него тотчас же нахлынуло множество воспоминаний о встречах с ней именно на этом месте. Разумеется, они встретились случайно. Он подошел к их укромному местечку задолго до того, как появилась Майра, даже постоял там, вспоминая… Вспоминая о том, как впервые встретил ее здесь одну, как понял, что она, которую он помнил ребенком, превратилась в высокую, стройную, загадочно привлекательную молодую женщину. Он тогда только начал обращать внимание на молодых женщин, Вспомнились и другие встречи с ней после этой, первой: нечастые встречи, требовавшие множества ухищрений, – и происходили эти встречи в разных местах. Но именно там он поцеловал ее впервые. Тогда он уже учился в университете и знал вполне достаточно о поцелуях – и не только о них, – чтобы пресытиться всем этим. Но от одного прикосновения губ Майры его бросало в жар.

При этом она вызывала у него совершенно особые чувства, не то что служанки в барах Оксфорда, с которыми он имел дело. Ему казалось, что их с Майрой связывает некая духовная близость, или, возможно, он просто убеждал себя в этом, искал себе оправдание… Было совершенно ясно: он влюбился в Майру.

И вот, когда воспоминания овладели им, когда он стоял и грустил о том давно повзрослевшем мальчике – идеалисте и романтике, – Нельсон вдруг обнаружил ее именно там, на месте их тайных встреч. И хотя на ней был плащ и шляпка скучного серого цвета, она опять на мгновение показалась ему похожей на ту, прежнюю, Майру. Ее щеки и нос порозовели от холода, глаза были широко раскрыты, и вся она дрожала – сначала от страха, а потом от гнева и стыда за свой страх, за проявленную слабость – так, во всяком случае, ему показалось. После этой встречи он долго лежал без сна, вспоминая, как подошел к ней так близко, что мог бы обнять ее, успокоить и убедить в том, что Нельсон никогда не причинит ей вреда.

Ему еще предстоит испытание на балу, когда они с Майрой будут кружиться в вальсе. Эта мысль не давала ему покоя. Точно так же, как и мысль о том, что придется избегать мисс Уишерт, дабы разрушить слаженные усилия его и ее родственников свести их.

В общем, с грустью подумал Кеннет, лучше бы он остался в Лондоне и весело провел Рождество в обществе Нэта и Идена. Нельзя принимать поспешные решения, когда ты пьян и мысли путаются в голове. Сейчас его друзья веселятся, ни о чем не печалясь.

День бала приближался, и у Майры появилась надежда, что она сможет в конце концов найти причины остаться дома. Сначала сэру Эдвину пришло письмо от его старшей сестры. Сестра писала, что поздравляет брата с помолвкой и выражает свое удовольствие – а также удовольствие мамочки и остальных сестер – в связи с возможностью приветствовать мисс Хейз в качестве гораздо более близкой родственницы, чем она им доселе доводилась. Сестра поздравляла своего дорогого брата и его невесту – а также леди Хейз, разумеется, – с праздником. Писала же именно она, а не мамочка, потому что мамочка чувствует себя неважно и все еще ire оправилась от простуды. Но он не должен тревожиться. Один-два дня полного покоя совершенно восстановят здоровье матушки.

Сэр Эдвин ужасно встревожился. Должно быть, матушка его очень больна, коль скоро не смогла даже написать письмо своему сыну или будущей невестке – если мисс Хейз простит такое фамильярное выражение в свой адрес. Что же до леди Хейз, то с ее стороны было весьма любезно пытаться успокоить его словами о том, что сестра, конечно же, сообщила бы, если бы здоровье матушки значительно ухудшилось, но он-то знает, какое нежное сердце у его сестер и как крепка духом дорогая матушка. Ни одна из них не стала бы вызывать его домой без крайней необходимости.

Сэр Эдвин мгновенно принял решение – заявил, что немедленно возвращается домой. Пусть соберут его вещи и приготовят экипаж. Нет, он даже не станет ждать, пока соберут вещи. Однако спустя мгновение баронет решил, что остается по крайней мере еще на день, потому что не может огорчить мисс Хсйз и леди Хейз, оказавшись не в состоянии сопровождать их в Данбертон на бал. А если он не сможет сопровождать их, кто же еще это сделает? Им пришлось бы остаться дома. И, кроме того – возможно, это даже еще важнее, вспомнил сэр Эдвин, отложив свои личные дела, – ведь он не может огорчить его сиятельство, графа Хэверфорда, простившего семью Хейз и его в качестве главы, хотя он и носит другое имя. Граф решил проявить великодушие и наглядно продемонстрировать, что дружеские отношения между их семьями восстановлены. Поэтому он, баронет из Пенвита, просто обязан появиться на балу.