Зарычав от злости, бандиты дрогнули и нерешительно начали озираться, раздумывая, не скрыться ли от сумасшедшего монаха в лесу. Но главарь хлесткими фразами и недвусмысленными взмахами меча убедил подчиненных завершить начатую работу. Хотя противники сначала и недооценили боеспособность отдельно взятого монаха, за что и поплатились, но теперь они додумались перейти к тактике окружения. Коротко посовещавшись, причем, вожак повернулся ко мне спиной и я не мог прочитать по губам, что он говорит, разбойники начали обходной маневр. Понимая, что им нет смысла соревновать с мастером фехтования, главарь вооружился клевцом, видимо, рассчитывая зацепить им мой посох. То же самое сделал один из его подручных, и лишь третий, самый старший по возрасту, с пегой от седины бородой, взял короткое копье. Обступив меня с трех сторон, охочие люди закружились в зловещем хороводе, ожидая удобного момента. Признаюсь, мне стало жутко. Одно дело, сражаться, когда тыл закрыт стеной или прикрыт товарищем, и совсем другое ожидать удара в спину.

Атака началась неожиданно, без всякого сигнала. «Пегий» проворно шагнул вперед, выбросив в мою сторону руку с копьем, и я решил, что его ладонь с узловатыми почерневшими пальцами — это последнее, что я вижу в жизни. Но бойцовский навык у меня никуда не делся, и посох мгновенно отбил вражеский выпад. Впрочем, план разбойников себя действительно оправдал. Пока один из них усердно тыкал в меня копьем, остальные успели приблизиться. Отважный тать-копьеносец ценой своей жизни выгадал несколько мгновений, и оставшиеся двое бандитов выхватили у меня посох, наивно полагая, что браться за оружие мне не позволят строгие обеты, а кулаком я им много урона не нанесу. Все это, конечно, так, но они забыли, что бить можно не только руками, но и ногами.

В общем-то, пнуть противника в живот — прием хорошо известный, но вот ударам ногами в прыжке здесь не учат даже дружинников, а тем более, монастырскую братию. Узрев, как инок подпрыгнул, крутнувшись юлой, и стремительно вылетевшая из-под рясы грязная ступня выбила дух из вожака шайки, последний выживший разбойник бухнулся на колени. Довольный оказанным эффектом, хотя и несколько смущенный нарушением устава Службы, я приготовился произнести внушение раскаявшемуся грешнику, как сзади что-то грохнуло и звякнуло. Поддев пальцем ноги валявшуюся сулицу, и подбросив ее в воздух, я мгновенно развернулся, присев в «позу всадника» и выставив вперед левую руку, а правой, не глядя, поймал копье. Но, как оказалось, сделал все это зря, потому что на меня во все глаза смотрели несколько дружинников, явно никогда прежде не видевших стиль Шао-Линя. Ратники, услышав крики несчастных, мчались скорее на помощь, а приехав, стали свидетелями разборок в стиле кун-фу. Разумеется, в монастырях жило немало отставных ратоборцев, но восточные школы боевых искусств на Русь пока не проникли, и чтобы вот так в полете достать голову противника пяткой, такого здесь еще не видели. Потрясенные зрелищем, гридни не проронили ни слова, когда я гордо удалился, подобрав рясу.

Неудивительно, что Фрол надолго запомнил необычного чернеца и горел желанием увидеть, что же инок сумеет натворить, если ему дать меч.

* * *

Только интересно, что Капеца здесь делает, в чужом краю. Впрочем, недоумение быстро разрешил Егорка, который как второе лицо в отряде, почитал себя обязанным все докладывать своему командиру.

— А Фрол неместный, он из дружины боярина рязанского Евпатия Львовича. Тот когда из Чернигова спешил в Рязань, проходил здесь, а Капеца занедужил и у нас остался. Все собирался вернуться, да не успел.

Вот оно что. Евпатий Коловрат, отправленный послом к Черниговскому князю, не дождался от него никакой помощи, и лишь получил разрешение набрать три сотни добровольцев. Желающих воевать с погаными в черниговской дружине нашлось куда больше, чем триста, хотя все и понимали, на что идут. Неудивительно, что выздоровевший Фрол тоже без малейших колебаний присоединился к Городецкой рати.

Однако командовал уцелевшим подразделением вовсе не Капеца, а десятник Василий Плещей — чернобородый здоровяк, невероятно широкоплечий, в полном соответствии своему прозвищу[10]. Он вышел из боя практически без царапины, лишь султан на высоком шлеме сбила вражеская сабля, но вот коня витязь потерял. Зато теперь Василий восседал на великолепном трофейном жеребце самаркандской породы, от головы до хвоста покрытого пластинчатым монгольским доспехом. Меня даже на секунду охватила зависть, ведь у моей лошаденки не имелось даже стального налобника или латного оголовья.

Убедившись, что с Ростиславом все в порядке, Плещей с надеждой спросил, не помешают ли дружинники выполнению моей миссии. Отказываться я, естественно, не стал, но переговорить предложил в более укромном месте.

— Что мы тут на перекрестке торчим как три тополя на Плющихе, — кстати, интересно, откуда это выражение появилось? Судя по недоуменным лицам ратников, оно не из этого периода. — Надо отъехать подальше.

Возражений не последовало, и Василий указал отряду направление, в котором надлежало двигаться. По едва натоптанной тропинке мы углубились в самую пущу, подальше от просеки. Как только тропа стала пошире, десятник повел лошадь рядом со мной. Понизив голос, Плещей без лишних предисловий спросил мое мнение о шансах продолжительного сопротивления города захватчикам:

— Городец все?

Хороший вопрос. Хотелось бы обнадежить соратника, но лучше сказать правду.

— В нем, небось, доспешных почти не осталось, — попробовал я прозрачно намекнуть на безвыходность ситуации.

— Дружинников пару дюжин, — начал считать Плещей, — да среди купцов и слободских еще десяток латников наберется. Остальным город даст щиты и копья, но что черный люд может сделать супротив большой рати?

— Вот, Василий, ты и ответил на свой вопрос.

— Неужели они долго не продержатся? — никак не мог поверить в очевидное десятник, что, впрочем, легко объяснимо. Будь это чужой город, он бы смотрел на ситуацию более объективно. Придется резать правду-матку прямо в глаза.

— Когда мы языка допросили, тот дал показания, что идет Очирбат с полтысячей и везет стенобитные снасти. Как только обозные сани подъедут, татары достанут крючья, ломы, железные наконечники для барана[11], и заодно переметы через ров соорудят. А могут и, не дожидаясь пороков, пойти на штурм. Окружат город со всех сторон, и малочисленные защитники ничего поделать не смогут. Так что теперь полагайтесь только на себя.

Скрипнув зубами от злости и бессилия, десятник взял себя в руки и перешел к текущим вопросам.

— А куда вы ехать намереваетесь, в Чернигов?

— Нет, князь приказал в Серенск, там проживает некий Тимофей Ратча. Вот этому боярину и передадим Ярослава, а он уже отвезет мальчонку подальше.

— Да не боярин Тимошка, а старший дружинник, — снова встрял Егорка, ехавший вслед за мной и ловивший каждое слово. — У нас кузнецов всего двое, вот и послали отроков в другой град, чтобы доспехи им закупить. А Ратча новгородец, и лучше него никто не сторгуется.