* * *

Черная полоса берега, от которой отчалила лодка с молчащими людьми, быстро слилась темнотой. Какое-то время еще видны были крохотные огни факелов в руках провожавших, но и они исчезли, как только лодка свернула за небольшой скалистый мыс.

Умелые викинги Медведя гребли сильно и почти неслышно, размытый сумерками силуэт островка рос на глазах. Ратмир с усилием гнал от себя мысль о том, что это путешествие может стать последним. Решил сосредоточиться на попытке не стучать зубами от холода, пробиравшегося под тонкий лен.

Ульв и Медведь стояли на носу и о чем-то тихо переговаривались. Скорее всего, обсуждали новый поход – вряд ли кто-то верил в возвращение на берег наглеца, посмевшего оскорбить берсерка. Еще трое вооруженных копьями воинов безмолвно возвышались рядом с Ратмиром и не спускали с него глаз. Зачем? Улл боялся, что он нырнет в воду, чтобы спастись бегством?

Ратмир вспомнил лица товарищей, провожавших его на берегу… Нет. В его победу не верили даже друзья. Это было хорошо. Все, что расслабляет врага перед битвой, хорошо…

Лодка мягко ткнулась в каменный берег. Ульв прыгнул вперед и зарычал от нетерпения.

– Добро пожаловать в Хель, слизняк! – Пританцовывая на месте, он развернулся к лодке, и Шлем Ужаса на лице расплылся в жуткой улыбке. – Торопись!

Улл Медведь громко рассмеялся, пропуская пленника вперед.

– Не спеши, – сказал он. – Говорят, ожидание увеличивает аппетит.

– Я не голоден, – сказал Ратмир, быстро и резко отталкивая ногой лодку от берега. На какое-то мгновение никто не понял, что произошло.

– Эй, сиволапый! – опомнившись, заорал берсерк. – Ты куда?

– Ты хотел отправить меня в Хель? – сказал Ратмир, чувствуя, как в ожидании удара сзади похолодела спина. – Так приди и отправь. А не можешь – подыхай там, где остался.

Ульв сжал кулаки, подбежал к кромке воды и, взвизгнув от ярости, отпрыгнул назад.

– Немногие знают о том, что берсерки боятся воды, – тихо сказал стоявший рядом Улл Медведь.

– Трус! Вернись! Трус! – ярился на острове обманутый Ульв, потрясая кулаками над головой.

– Значит, ты все просчитал с самого начала, – будто не слыша воплей, протянул Улл Медведь.

– Просто повезло, – пожал плечами Ратмир.

Морской конунг выхватил копье у стражника и широко размахнулся. Юноша закрыл глаза.

«Я хотя бы пытался».

Щеку охолонул жуткий ветерок, оружие пролетело рядом, и крики с берега сменились хрипом. Открыв глаза, Ратмир увидел, как схватившийся за древко торчавшего из горла копья берсерк тяжело плюхнулся в черную от полуночи воду.

– Я освободил тебе место на втором почетном сиденье, – сказал Ратмиру Улл Медведь и обернулся к одному из охранников: – Дай ему плащ. Холодает. – Он помолчал, сложив огромные руки на широченной груди. – Если ты убьешь Тень до начала зимы, вы все будете жить. Связь со мной через Однорукого держать будешь. Наутро мой человек даст коня и припасы в дорогу. Однорукий останется в лагере, для него тоже есть работа. А женушка его пока будет трудиться на моей кухне. Не беспокойся, на ее честь никто покушаться не будет. По крайней мере пока.

Третьи сутки моросил унылый дождь, раскрасив мир во все оттенки серого. Копыта лошади вяло хлюпали по вековечной грязи дороги, петлявшей между промокшими насквозь холмами. Казалось, в этом дожде вымокло само время и тащилось вперед медленно, тяжело и уныло, будто разбухший от влаги и глины подол бродячей старухи.

Тяжесть свинцового неба ощущалась и на сердце. Да еще месивший рядом дорожную хлябь голыми ногами Рю напевал какую-то заунывную песню, явно получая удовольствие от непроглядной тоски вокруг. Ратмира до сих пор удивляло его умение радоваться любой погоде – в каждой гримасе природы ронин видел улыбку.

«Я друг всех времен года, – говорил он, – все, что видишь, – цветок. Все, о чем думаешь, – луна. Если идешь верным путем, над тобой в любую погоду будет светить солнце». Ратмир в ответ лишь завистливо вздыхал. Дождь всегда угнетал его, да и насчет верно выбранной дороги он сомневался.

Хутора и селения, попадавшиеся на пути, выглядели безрадостно. Под гнетом ватаг мародеров, каждая из которых пыталась обложить данью одно и то же селение, бонды[10] стремительно беднели. Дворы зарастали сорной травой, в прорехах старых, давно не латанных крыш темнела нищета.

Попадались остовы сожженных домов людей, пытавшихся обороняться. Их хозяев заживо прибили большими гвоздями к деревьям у обочин дорог, а детей утопили в колодцах, чтобы навсегда отравить источники, питавшие водой непокорные села.

За жестокостью ватаг Улла Медведя скрывался холодный расчет, который ужасал людей гораздо больше, чем его злодеяния.

Встречались брошенные дворы тех, кто, не выдержав гнета и беспорядков, срывался с места в поисках лучшей доли. Оставались на произвол судьбы самые слабые и старые. Больше всех от войн всегда страдают дети и старики.

– Эй! Парень! – окликнул его слабый надтреснутый голос.

Ратмир положил руку на меч и оглянулся, не сбавляя хода. Его позвал древний дед, похожий на высохший от времени одуванчик с почти облетевшим венчиком белого пуха на лысой голове. Кутаясь в драный плащ, старик стоял, тяжело опираясь плечом на покосившийся забор, что едва скрывал небольшую избу с распахнутой настежь дверью.

– Подойди! Подойди-ка!

Рю покосился на господина и отрицательно покачал головой. Но Ратмир уже поворотил лошадь.

– Чего тебе?

Он спешился, тут же по колено утонув в жирной грязи.

– Хха! – Старик сипло выдохнул и выбросил из-под плаща слабые руки с тяжелым мечом. Лезвие блеснуло рядом, Ратмир отступил на шаг.

Легкое тело старца бросило вслед за лезвием, он упал на колени рядом с вонзившимся в землю клинком и вцепился в рукоять, силясь подняться из месива размокшей под дождем глины.

Поняв, что усилия бесполезны, он поднял голову и взглянул на Ратмира. Из темных глаз-прорех потекли слезы и смешались с каплями дождя.

– Я уже не могу… убивать вас… жадных псов… старый… но стыдно так… жить… – пробормотал он, стискивая сухие пальцы на рукояти торчавшего из земли меча. – Убей…

Ратмир застыл, ощущая ком в горле. Он вспомнил конец далекого лета, здешние зеленые поляны почти желты от яркого солнца, над крышами крепких изб весело курится дымок, прутики в руках ребят со свистом сносят головки пожилых одуванчиков…

– Нет… не могу… – прошептал он, пытаясь отступить от протянувшего к нему руки старика, но ноги вязли в глине, будто в кошмаре детского сна.

– Прошу, – прошелестел старик.