В тот час молитвенный зал был почти пуст, время предыдущей службы прошло, а грядущей — ещё не наступило. Обнажённая женщина сидела на углях подле алтаря, её обритая голова была запрокинута, а руки раскинулись крыльями. Женщина забылась в религиозном трансе. Молодость Верховной матери Инглейв осталась в далёком прошлом, но и ныне, преодолев пятьдесят пятый год существования, жрица была красива. Её не портили ни морщинки на загорелой коже, ни потемневшие искусанные сосцы, ни отметины материнства на животе. Инглейв была соблазнительна, но её тело, как и душа и все порывы разума, принадлежали одному единственному господину, — Элрогу.

Тяжёлые медные врата отворились, и сгорбленная фигура пробежала по короткой галерее, уставленной статуями драконов. Нарушитель молитвенного уединения скрывался от жара под пропитанной водой накидкой, от которой почти сразу пошёл пар. Он подобрался к угольной яме так близко, как только смог.

— Матушка! — отчаянно возопил евнух Эц. — Матушка! Пробудитесь! Матушка! Молю вас, матушка!

Его отчаянные высокие крики вязали в воздухе как в патоке. Пар валил от Эца во все стороны, накидка начинала кипеть, но евнух продолжал звать, невзирая на боль.

— Матушка!!!

Инглейв шевельнула плечами, чуть повернула шею, её дух возвращался в тело. Наконец, ещё скованная от долгой неподвижности, Верховная мать поднялась и пошла по углям к Эцу, стряхивая с ягодиц и ляжек пепел.

— Что ты здесь делаешь в час моего отдохновения? — молвила Инглейв, глядя на корчившегося евнуха холодно.

— Матушка! — закричал тот. — Молю, скорее бегите! В храме мятеж!

— Мятеж? — приподняла женщина брови.

— Крамольница Самшит вернулась в город без дозволения! Она как-то проникла внутрь Анх-Амаратха и стала смущать умы! Призывает к вашему смещению, матушка! Часть жриц уже поддержала её, они затеяли схватки в коридорах, а Огненные Змейки бездействуют!

— Несомненно бездействуют, дурень, — ответила Инглейв безо всякого выражения, — иначе и быть не может.

Огненные Змейки защищали храм и его обитательниц от внешнего мира, но никогда эти воительницы не поднимут оружие на жриц, даже если те поднимают мятеж против матриарха.

— Матушка, надо бежать!

— Беги.

Верховная мать отвернулась к алтарю, показывая, что ни слышать, ни видеть своего первого помощника больше не хочет. Евнух не бросал попыток, но она оставалась глуха и безразлична. Высохшая накидка вспыхнула и Эц с воплями побежал к вратам ровно живой факел; от ужаса и боли он забыл сбросить её. Инглейв было всё равно.

После сбежавшего евнуха медные врата остались открытыми, и скоро в них появилась тонкая фигурка. Три другие фигуры вышли из-за статуй. Все они были выше гостьи, все облачены в доспехи красной бронзы, все рогаты, у каждой в груди горел острый кристаллический шип алого цвета.

— Не чините ей препятствий! — возвысила голос Верховная мать.

Телохранители покорно отступили, Самшит прошла к алтарю. Она ступила на угли и пыльное красно-оранжевое одеяние воспламенилось, его запах прибавился к благовонному дыму, сама же бунтарка осталась невредима. Инглейв обернулась грациозно и посмотрела на Самшит сквозь изгибавшийся воздух.

Она была ослепительно прекрасна, эта дочь народа айтайлэаха, совершенная кожа цвета шоколада, сильное, но уточнённое тело, светло-серые глаза и белые волосы, заплетённые в косицы на задней, не обритой половине черепа. Самшит стояла в нескольких шагах и сжимала в руке крис, пока пламя совсем не обнажило её.

— Ты знаешь, зачем я пришла, матушка?

— Да, дитя, — спокойно ответила Инглейв.

— Этому пора положить конец.

Верховная мать не шелохнулась, разглядывала бунтарку, безмолвно.

— Ты совершила непростительную ошибку, матушка! — сказала Самшит громче. — Ты не разглядела искры истинной силы, избрала какого-то самозванца, ты… из-за тебя мы потеряли время, которого уже не вернуть!

Горячие угли исторгли стебли огненной травы, которая разом поднялась женщинам до колен. Верховная мать ждала.

— Ты не нашла Доргон-Ругалора, ты не смогла родить Доргон-Аргалора, ты всех нас подвела! — вскричала Самшит, подступая ближе. — Этого нельзя, простить! Ты разочаровала Элрога!

Огненная трава достигла их чресл.

— Я ошиблась, Самшит, — едва слышно промолвила Инглейв, не пытаясь ни отступить, ни отвернуться. — Я ошиблась.

— Это непростительно, — стараясь сохранить силу и решимость, с которой шла сюда, ответила молодая жрица. Крис в её руке дрожал всё сильнее. — Этому нужно положить конец, понимаешь ли ты?

Верховная мать молчала.

— Ты изгнала меня из храма, надеялась, что я не вернусь, но тщетно! Я провела годы в проповедях, обращая людей в истинную веру, я боролась, я выжила, матушка! Я побывала во всех больших портах южного моря и где бы ни ступала моя нога, там уже были храмы Клуату! Солодор Сванн топит корабли во славу Глубинного Владыки! Этой мерзости со дна океана! А что мы, матушка? Что можем мы, когда у нас нет ни пророка, ни мессии?!

Огненная трава, подросла до их грудей. Верховная мать слабо улыбнулась, как бы повторяя сказанное прежде: «я ошиблась».

Эта покорная виноватая улыбка заставила сердце Самшит пропустить удар. Ей было бы намного легче исполнить своё стремление, кабы Инглейв впала в ярость, как умела это прежде, кабы она желала постоять за себя. Но эта покорность, эта хрупкость причиняли молодой жрице невыносимые муки. Огненные стебли быстро укорачивались, а пламенеющий кинжал вот-вот мог упасть на угли, так тряслась рука мятежницы. Она обхватила рукоять двумя ладонями, выставила клинок перед собой, словно защищаясь, но это почти не помогло. Обе женщины понимали, что Самшит не хватит силы духа.

Верховная мать Инглейв подступила, протянула руку и сжала пальцы своей бывшей ученицы. Умиротворённая и благосклонная, она поцеловала Самшит в лоб, вставила остриё криса в свой пупок, положила руки на плечи и талию молодой жрицы и соединилась с ней в крепких объятьях. Шипение углей, на которые полилась кровь, было оглушительным, пламя с рёвом поглотило обеих.

— Ты сможешь сделать всё правильно, — шептала старшая жрица, — ты сможешь…

Она упала на угли бесшумно, ещё живая, с кинжалом, погружённым в живот по рукоять. Рядом опустилась на колени Самшит, разрываемая внутренними демонами, задыхающаяся от скорби. Молодая жрица сжимала руку бывшей наставницы и целовала её губы, пока благодать окончательно не ушла из тела вместе с душой и жизнью. Опустевшая оболочка начала гореть.

Воздух зазвенел меж плясавших огненных стеблей, сухой жар возносился по Факельной башне прямо к Пламеню, заставляя его мерцать, а в теле Самшит кипела кровь. Из носа закапала эссенция жизни, которая тут же запекалась на губах; глаза смотрели на алтарь, сверкавший красными отсветами. Бесплотный голос, преисполненный древней мощи, гудел в мозгу, заставляя крошечное человеческое существо трястись от экстаза и агонии единовременно. Женщина проходила сквозь череду взрывов сокровенного блаженства и мучительных распадов сущности, пока не утвердилась в новой своей ипостаси.