Рыбкина поднимает мою шапку и тянет за руку:

— Гóра, пошли скорей. Ну их нафиг, дураков этих.

Согласен.

— Радж, — говорю я, — погнали!

Пёс идёт за мной. Соображает, не то что мой Бобик. Рыбкина тянет меня к моему подъезду.

— Ничего себе тебя отделали, — говорит она, поглядывая на мои шрамы.

— До свадьбы заживёт, — беспечно отвечаю я.

— А ты как-то изменился, — пристально смотрит она.

— Ну ещё бы, мужчина куётся в бою.

— Чего он в бою делает? — прыскает она со смеху. — Я думала, он там дерётся.

— Выковывается, — подмигиваю я и рассматриваю её личико.

Нос кнопкой, редкие конопушки, весёлые зеленоватые глазки, румяные щёчки, губки-вишенки. Прелесть просто.

— Чего? — смущается вдруг она.

А я думал её ничем не смутишь.

— Чего смотришь?

— Да вот, залюбовался, — усмехаюсь я.

— Да ну тебя…

Она внезапно краснеет и отворачивается. Мы подходим к подъезду.

— Зайдёшь? — спрашиваю.

— Ага, — кивает Рыбкина. — Зайду. Ты задание сделал или просачковал в больнице?

— Ничего себе просачковал, — возмущаюсь я. — Да я за жизнь свою боролся!

Она заливается смехом. Смешливая какая.

— Мам, у нас гости! — кричу я с порога. — Радж, ну-ка стой. Ко мне. Стой, сказал! Жди!

— Кто там? — доносится из комнаты мамин голос.

— Анна Никифоровна, это я! С наступающим вас! — отзывается моя гостья.

— А, это ты, Наташенька? Проходи. Тебя тоже с наступающим. Хочешь кушать?

Значит Наташа. Хорошо. Пока дамы приветствуют друг друга, я завожу удивлённого Раджа в ванную и протираю ему лапы. Что? Не привык к такому?

Когда вхожу в комнату, до меня долетает обрывок фразы:

— …целые куски из прошлого может не помнить.

Понятно, про меня говорят. Девочка симпатичная и фигурка ладненькая, красоткой будет, не сомневаюсь. Да вот только по малолеткам я не ходок, так что извини, Рыбкина Наталья, пока нам с тобой ничего не светит. Но ты, судя по всему частенько сюда приходишь. Мама вон совсем не удивилась. Для чего? Или почему? Шефство надо мной взяла?

— Ну, Егор, показывай, чего нарешал, — говорит она, увидев меня и уверенно идёт в спальню, к моему письменному столу.

— Ты же слышала, — отвечаю я, следуя за ней. — У меня амнезия. Я даже не помню, где мой письменный стол находится, а ты говоришь.

— Ох, не ври мне, — недоверчиво улыбается она. — Давай, доставай тетрадку.

— По математике что ли?

— Ну, не по русскому же. По алгебре конечно. Ты вообще, решал что-нибудь? Помнишь, на чём остановились? Тангенс суммы, да?

Она по-хозяйски садится за стол и, открыв ящик, достаёт тетрадь.

— Наташ, а ты кем хочешь стать, когда вырастешь? — спрашиваю я.

Она оборачивается и пристально смотрит.

— Что? — развожу я руками.

— Правда не помнишь?

— Милиционером? — отвечаю вопросом на вопрос.

— Пожарником, — насмешливо кривит она губы. — Неужели забыл? Тогда догадывайся.

— А, учительницей, точно!

— Ну вот, значит не всё потеряно и надежда на нормальную оценку на экзамене пока сохраняется. Не стой, тащи табуретку.

— Вот же ты училка, — качаю я головой и иду на кухню.

.

Рыбкина объясняет мне тригонометрические функции, и я быстро врубаюсь. Что-то вспоминается со школы, а что-то просто ложится на молодые свежие мозги, хоть и сотрясённые. Даже ради одного этого стоило улететь в прошлое и помолодеть. Мозг работает чудесно. Я сразу всё запоминаю и схватываю на лету. Вот, что значит юное тело. Мама дорогая!

Моя училка остаётся довольной. В конце занятия я вдруг, подчиняясь порыву, наклоняюсь к ней и чмокаю в щёку. Она в тот же миг вскакивает и, залившись краской, гневно на меня смотрит. Просто испепеляет взглядом.

— Ты обалдел что ли, Брагин? — шепчет она. — Тебе действительно голову отбили? Дурак.

— Ты где Новый Год встречаешь? — спрашиваю я, едва сдерживая смех. — Пойдёшь на площадь Советов гулять?

Она ничего не отвечает и, бросив на меня негодующий взгляд, выходит из спальни.

— До свидания, Анна Никифоровна.

— Уже уходишь, Наташенька? Папе привет передавай. Егор, ты где там? Иди проводи гостью.

В прихожей я пытаюсь подать ей шубу, но она вырывает её из моих рук и, одевается сама, сурово и молчаливо, не глядя на меня. Я с удовольствием наблюдаю, как она обувает фетровые полусапожки, запихивая свои красивые ножки в это чудо текстильной промышленности. «Прощай молодость», называла такие моя бабушка. Интересно, а у Брагина есть какие-то родственники?

— Егорушка, не хочешь прилечь? — спрашивает мама.

— Не, всё нормально, не беспокойся. Я позанимаюсь ещё немного.

— Смотри, не перетрудись. Тебе сейчас нужно больше отдыхать.

— Мам, а мы где Новый Год будем встречать?

— Дома, — удивляется мама. — Где же ещё? В понедельник с работы приду сделаю салатики и курочку. Может соседка зайдёт, тётя Валя. Вот и вся программа. Если хочешь, можешь позвать кого-нибудь. Можешь Наташу пригласить и Серёжу.

— Да ну, они наверное с родителями будут.

— Ты же говорил, что хотел у Серёжки отмечать, что у него все ваши собираются.

— Ах, да, точно… Забыл. Ну вот, как я его приглашу, если у него пати будет?

— Чего будет?

— Ну, тусовка, вечеринка…

— Опять словечки новомодные. Нужно сохранять чистоту языка… — она прислушивается. — Ой, Егорка, сделай радио погромче, песня нравится…

Я подхожу к белой коробочке, висящей на кухонной стене и выкручиваю ручку громкости.

«Ленточка моя финишная, всё пройдёт и ты примешь меня, примешь ты меня нынешнего, нам не жить друг без друга», — поёт Лев Валерьянович Лещенко. Надо же, вот уж кто настоящий символ эпохи…

Когда песня заканчивается, начинает говорить очень серьёзный диктор: «Передаём сигналы точного времени. Начало шестого сигнала соответствует пятнадцати часам московского времени. Пик-пик-пик-пик-пик-пик… Говорит Москва. В столице пятнадцать часов, в Ашхабаде — семнадцать, в Караганде — восемнадцать, в Красноярске — девятнадцать, в Иркутске — двадцать, в Чите — двадцать один, Хабаровске и Владивостоке — двадцать два, в Южно-Сахалинске — двадцать три часа, в Петропавловске-Камчатском полночь».

Давненько я этого не слышал… Ну что же, надо привыкать… Я возвращаюсь за стол и исследую его содержимое. Самые ценные находки — это модельки машинок с подпружиненными колёсами и открывающимися дверцами. Предел моих мечтаний в своё время. Три-пятьдесят, как сейчас помню.

В моей коллекции оказывается две тачки. Красная «Волга» универсал без водительской двери, и побитый временем «Москвич» четыреста двенадцатый, я думаю. Ещё находится рейсшина для черчения, жестяная коробочка с фигурками индейцев, перочинный нож, швейцарский, настоящее сокровище. Я также нахожу страницу, вырванную из журнала для взрослых. Смешные заросшие дяди и тёти явно немецкого происхождения. Она хранится в конверте, приклеенном снизу к крышке стола. Шпион ты, Брагин.

Больше никаких ценностей не обнаруживаю. Ну, может быть, потом что-то всплывёт. Поужинав и ещё раз погуляв с