Доктор кивнула.

– После того как у него умерла дочь и Джон понял, что происходит с выжившими, Албан уехал из Колумбии и попытался разоблачить тесты, которые проводят над детьми в лагерях. Ни «Нью-Йорк тайме», ни «Пост», как вы их называете, никто из них не согласился опубликовать статью. Дела шли настолько плохо, что Грей прижал их к ногтю по причинам «национальной безопасности», а маленькие газетенки и вовсе позакрывались. Якобы из-за экономии.

– Значит… – Я попыталась осмыслить услышанное, все еще не в силах до конца поверить в происходящее. – Значит, он создал Детскую лигу, чтобы помочь нам?

Лицо Кейт осветила улыбка.

– Да, так оно и есть.

Тогда почему ты помогла только мне?

Вопрос засел у меня в голове, точно уродливый сорняк, который не так-то просто вырвать. Я потерла лицо рукой, пытаясь унять грохот крови в ушах, но это оказалось невозможно. Внутри нарастало чувство странного подъема, как будто что-то тяжелое пыталось вырваться из моей грудной клетки. Может, это был крик.

– А как же остальные? – я не узнала собственный голос.

– Остальные? Ты имеешь в виду других детей? – Глаза Кейт не отрываясь смотрели на расстилающуюся впереди дорогу. – Они могут подождать. Их ситуация не настолько катастрофична. Когда придет время, я уверена, мы придем и за ними, но сейчас тебе не стоит об этом беспокоиться. Дети будут жить.

Я среагировала скорее на тон, чем на слова Кейт. Ее «дети будут жить» прозвучало настолько пренебрежительно, словно Бегби отмахнулась. Не беспокойся. Не беспокойся, что над ними издеваются, не беспокойся о наказаниях, не беспокойся, что они живут под дулом ружей. Боже, меня сейчас стошнит.

Я бросила их там, всех до единого. Я бросила Сэм, хотя обещала, что мы всегда будем вместе. Она меня защищала, а я просто оставила ее там…

– О нет, Руби. Прости, я не думала, что это так прозвучит, – забормотала она, переводя взгляд с меня на дорогу и обратно. – Я только хотела сказать… Что не соображала, что говорю. Я пробыла в лагере несколько недель, но так до конца и не прочувствовала, каково это. Не нужно было делать вид, будто я знаю, через что ты прошла.

– Я просто – я бросила их, – ответила я. Мой голос прервался. Чтобы избежать прикосновения Кейт, мне пришлось крепко обхватить себя за локти. – Почему ты взяла только меня? Почему не могла спасти всех остальных? Почему?

– Я уже говорила, – мягко повторила она, – так должно было быть. Тебя собирались убить. Остальные были вне опасности.

– Они всегда в опасности, – ответила я, гадая, выходила ли Бегби хоть раз из лазарета. Как можно было этого не увидеть? Не слышать, не чувствовать, не дышать этим? Воздух в Термонде был настолько пропитан страхом, что от него начинало тошнить.

Мне понадобился всего один день, чтобы понять: ненависть и террор идут рука об руку. СПП ненавидели нас, а мы ненавидели их. И боялись, отчего ненавидели еще больше. СПП оказались в Термонде из-за нас, мы из-за них. Никто не говорил об этом, но все понимали. Без специального Пси-подразделения не было бы лагеря, но построили его из-за таких, как мы.

Так кто же виноват? Все? Или никто? Или мы?

– Лучше бы ты оставила меня – лучше бы взяла кого-то еще, более достойного. Их накажут, я это знаю. Им причинят вред, и все из-за меня. Из-за того, что я сбежала… – Я понимала – мои слова звучат неубедительно, но говорить связно было не так-то просто. Чувство вины, опустошающая тоска, не отпускающая ни на минуту, – как это можно высказать? Облечь в слова?

Губы Кейт приоткрылись, но несколько секунд из них не вылетало ни звука. Сжав руль посильнее, она вырулила на обочину. Машина начала замедлять скорость. Как только колеса встали на месте, я потянулась к дверной ручке. Меня заполнило чувство бесконечной печали.

– Что ты делаешь? – спросила Кейт.

Она съехала на обочину, потому что хотела дать мне возможность выйти, разве нет? В сложных ситуациях я всегда поступала так же. Это понятно.

Едва Кейт наклонилась ко мне, я отодвинулась в сторону, однако вместо того, чтобы открыть дверь, она заблокировала замок и положила руку мне на плечо. Я съежилась, вжавшись в кресло как только возможно. За последние несколько лет я ни разу не чувствовала себя так плохо: голова гудела – верный признак того, что я вот-вот потеряю самоконтроль. Если бы в голову Кейт пришла мысль погладить меня по руке или обнять, как это делала мама, ей пришлось бы сильно об этом пожалеть.

– Послушай меня внимательно, – сказала доктор Бегби. Казалось, ее абсолютно не волнует, что в любую минуту здесь могут появиться СПП. Кейт дождалась, пока я отвечу на ее взгляд. – Самое главное, чему ты научилась, – это выживание. Не позволяй никому обращаться с тобой так, будто ты заслужила лагерь. Ты важна, ты имеешь значение. Для меня, для Лиги и для будущего… – Голос Кейт прервался. – Я никогда не причиню тебе вреда, не стану кричать и не оставлю голодной. Я буду защищать тебя всю оставшуюся жизнь. Мне никогда не понять, через что ты прошла, но я всегда готова выслушать, если это тебе понадобится. Понимаешь?

В груди у меня потеплело, дыхание замерло внутри. Я хотела что-то сказать, попросить повторить эти слова еще раз. Просто чтобы убедиться: я правильно все услышала и поняла.

– Я не смогу делать вид, будто ничего не произошло, – ответила я. По коже словно пробегали разряды электрического тока.

– Ты и не должна – не забывай об этом. Но выживание предполагает движение вперед. Такова суть этого слова, – закончила она, глядя на собственные пальцы, сжимающие руль. – В английском языке нет точного эквивалента твоему переживанию. Есть португальское слово saudade. Знаешь, что это?

Я покачала головой. Мне и в собственном языке неизвестна половина слов.

– Это похоже… на выражение абсолюта. Чувство бесконечной тоски. Оно возникает, когда глубоко переживаешь потерю. – Кейт сделала глубокий вдох. – В Термонде я часто вспоминала об этом слове. Прежнюю жизнь, твою или чью-то еще, невозможно вернуть назад. Но после конца всегда идет начало, не так ли? Ты не сможешь изменить того, что было, а вот запереть внутри – да. Начни с чистого листа.

Я понимала, о чем говорит доктор Бегби. Ее слова были от чистого сердца. Меня слишком долго крутило в водовороте жизни, и мысль о том, чтобы вынырнуть на поверхность, казалась невероятной.

– Вот, – произнесла она, сунув руку в вырез футболки. Бегби сняла через голову серебряную цепочку, и на свет появился черный кругляшок, в диаметре чуть шире подушечки большого пальца.

Кейт положила ожерелье в мою протянутую ладонь. Цепочка еще хранила тепло ее кожи, но гораздо больше меня удивил тот факт, что кулон оказался сделан из обыкновенного пластика.

– Мы называем это тревожной кнопкой, – пояснила она. – Чтобы ее активизировать, нужно сжимать кулон в течение двадцати секунд. Все агенты, которые работают поблизости, сразу поспешат на помощь. Не думаю, чтобы кулон когда-нибудь пригодился, но пусть лучше останется у тебя. Если почувствуешь страх или меня не окажется рядом, нажми ее.