– Вам нужны власть и контроль.

Она об этом вообще не думала, но, быть может, он прав.

– Я знаю, что ошибок не избежать. Но это будут мои ошибки и…

– Ваши ошибки пока что не только слишком дорого вам обходятся, но и совершенно неоправданны. – Лицо Ковентри оставалось непроницаемым, и внутри у Амелии все сжалось. – Однако больше всего меня тревожит ваша нечестность. Признаюсь откровенно, я был о вас гораздо лучшего мнения.

– Я… – Если бы он сказал ей, что ненавидит ее, она была бы уязвлена меньше. – Я не знала, как объяснить все вам, вашей матушке и леди Эверли. У меня были опасения, что кто-то из вас (а может, и все сразу) захочет меня остановить. – Пытаясь передать взглядом угрызения совести, которые она испытывала, Амелия прошептала: – Я не могла этого допустить.

Герцог резко вздохнул и кивнул головой:

– Ну тогда ладно.

– Ладно?

– Я подумаю, как помочь вам приспособить эту развалюху под что-нибудь полезное. А пока что нам лучше удалиться отсюда. Через двадцать минут я должен вернуться в Дорсет-хаус, и, на мой взгляд, будет разумнее, если вы приедете домой раньше остальных.

Амелия послушалась Ковентри и последовала за ним на улицу к поджидающему экипажу, не забыв запереть дверь. Герцог помог даме сесть в карету и сам устроился напротив, избегая смотреть на нее, отчего Амелия испытывала мерзкое чувство вины – из-за того, что попала в эту неприятную ситуацию. Сидеть на одном месте было невыносимо. Девушка вцепилась в диванную подушку, чтобы чем-то занять руки.

– Я хочу, чтобы с этого момента вы всегда обращались ко мне, – сказал Ковентри, демонстративно отвернувшись к окну и глядя на проносящиеся мимо здания, залитые дождем.

– Но…

Он повернул голову, и его глаза буравчиками впились в ее лицо.

– Никаких «но»! – Плотно сжатые губы суровой складкой выделялись на его красивом лице. – Сегодня вы обманули мое доверие. Я больше не позволю вам меня одурачить. Я ясно выражаюсь?

Амелия понимала, что по собственной вине оказалась в его власти. И теперь, пока рядом с ней нет Рафа, который мог бы за нее вступиться, Ковентри вполне может растоптать ее мечты. Поэтому девушка кивнула и ответила:

– Предельно ясно. – И добавила ехидным тоном: – Ваша светлость.

Ковентри ненадолго задержал на ней взгляд; его глубокие темно-карие глаза стали почти черными.

– Когда вы обещали отдать мистеру Горреллу оставшуюся часть денег?

– Через неделю, начиная с сегодняшнего дня.

– Хорошо. Я отправлюсь на встречу вместе с вами. И надеюсь, что на этот раз вы будете одеты подобающе. То, что надето на вас сейчас… – Он покачал головой. – А если бы вас увидел кто-нибудь из знакомых?

– Именно поэтому я и выбрала это платье: чтобы меня никто не узнал.

Герцог нахмурился, а Амелия попыталась объяснить:

– Ни один аристократ не станет пристально вглядываться в женщину в таком одеянии. Он, скорее всего, перейдет на противоположную сторону улицы.

– И тем не менее я сразу вас узнал, потому что вы не вписывались в уличную толпу. – Скрестив руки на груди, Ковентри откинулся назад и прикрыл глаза, чтобы ее не видеть. – Почему молодые женщины постоянно ищут приключений? Ничего, кроме неприятностей, от этого ожидать не приходится… – Черты его лица посуровели от невысказанного упрека. Его голос – нечто среднее между тенором и баритоном – пронизывал все ее существо, отдавался эхом в ее душе, до сладостной боли сжимал сердце, и Амелия начинала задыхаться от полноты чувств.

И тут она поняла, что его раздражение вызвано не только ее поступком. Здесь было еще что-то, на первый взгляд неуловимое, – во всяком случае, за его недовольством крылась целая гамма чувств. И Амелия в глубине души понимала, что эти чувства породило нечто большее, чем ее сегодняшние слова и поступки.

Не зная, как успокоить герцога, девушка протянула к нему руку, но вовремя ее отдернула. Она не должна к нему прикасаться. Такой порыв считался в обществе недопустимым, даже если внутренний голос подсказывал ей, что человек нуждается в утешении. Амелия всегда так поступала с братом и сестрой, но сейчас все было по-другому. Ковентри не был ее родственником. Он был мужчиной, которого она любила, которым восхищалась, пока он не показал, каков он в гневе. Теперь она сама не знала, какие чувства к нему испытывает, кроме разочарования и боли. То, что начиналось как волнующее приключение, превратилось в настоящий кошмар. Волнение и предвкушение чуда за последний час развеялись, оставив в душе девушки лишь пустоту, на которую она старалась не обращать внимания.

Амелия откинулась на спинку сиденья, гадая, сможет ли когда-нибудь понять реакцию герцога. Несмотря на то что ей было известно, что она сильно разочаровала Ковентри, девушка полагала, что не заслужила ни его резких слов, ни угрожающего тона, которым они были произнесены. И это заставило ее задуматься: а знает ли она вообще этого мужчину? Или, ослепленная любовью, попросту не обращала внимания на его истинную суть?

За чаем Амелия пыталась сосредоточиться на том, что говорит вдовствующая герцогиня. Эта знатная дама прибыла получасом ранее и сейчас сидела напротив нее, на диване рядом с леди Эверли, а Джульетта устроилась возле них в кресле. Темой разговора стали сплетни, которые дамы услышали вчера за чаем, но Амелии все никак не удавалось поймать нить разговора. Ее мысли постоянно уходили в сторону.

С одной стороны, прошли уже целые сутки с тех пор, как она в последний раз видела Ковентри. Бóльшую часть времени Амелия прокручивала в уме их разговор, одновременно пытаясь придумать, где же взять деньги, которые она теперь была должна мистеру Горреллу. Эти мысли не давали ей уснуть минувшей ночью, пока она не поняла, что Ковентри во многом прав. Она повела себя крайне безрассудно, не заботясь ни о ком, кроме себя. Само достижение цели казалось настолько важным, что она даже не подумала о последствиях своих действий.

Амелия нисколько не сомневалась, что Ковентри человек слова. Он пообещал Рафу, что будет присматривать за ней во время его отсутствия, и относится к исполнению взятых на себя обязательств очень серьезно. Ей также следовало помнить о том, что Ковентри вырос в обществе, где каждый шаг регламентирован, в то время как от нее раньше никогда не требовали, чтобы, выходя на улицу, она брала с собой провожатых. Раф бóльшую часть времени работал или боксировал, поэтому Амелия одна ходила за продуктами, покупала дрова для очага, продавала ношеную одежду старьевщикам. За эти годы ей приходилось иметь дело с разными сомнительными личностями, но мистер Горрелл стал первым, кому удалось на ней нажиться. Вероятно, его солидное положение сделало Амелию менее подозрительной. Она не повторит этой ошибки.

Когда ее раздражение на себя и на Ковентри немного улеглось, девушка вынуждена была признать, что он привел веские доводы. А что, если бы кто-то действительно ее узнал? Такую вероятность не стоило сбрасывать со счетов – с того самого момента, как она вышла на улицу. Смогла бы Амелия себя простить, если бы ее неосмотрительность негативно сказалась на репутации Джульетты? А как же Раф? Он согласился выдать ей сумму, которую она попросила, и верил, что она распорядится этими деньгами с умом…