Открывая лифт на третьем этаже, Габер выразил надежду, что они быстро обернутся, у него на восемь назначено свидание на Елисейских полях, и если придется еще ехать к Кабуру, то он не поспеет.

Стоя перед двухстворчатой дверью, он позвонил, тщательно застегнув куртку и пригладив рукой волосы.

— Как она выглядит?

— Кто?

— Твоя девушка, — сказал Грацци.

Жан-Луп ответил — ничего, такая же психованная, как и все остальные. Тут дверь открылась.

На Элиане Даррэс был розовый халатик, розовые домашние туфли без задников, отороченные белым мехом. Грацци она не показалась знакомой, да и имя пока ни о чем не говорило. Однако он тотчас признал в ней исполнительницу в десятке фильмов, где она играла небольшие роли, всегда одинаковые и в большинстве своем без слов, ибо голос актрисы удивил его.

Тонкий, манерный, весело-игривый голос женщины, которой нечем занять время, у которой нет прислуги, чтобы открыть дверь, но которая просто обязана сказать, что у нее назначена встреча через десять минут и что в наши дни невозможно держать в доме прислугу.

Она провела их через выкрашенный в розовый цвет коридор в розовую комнату, где на низких столиках горели лампы. Волосы у нее были обесцвеченные, собранные в толстый пучок на затылке. Когда она повернулась, приглашая сесть в кресла, стало ясно, что это узкое лицо с большими темными глазами принадлежит женщине лет сорока пяти, которая, пытаясь молодиться, выглядит старше, и чья кожа очень страдает от излишков грима.

Входя в гостиную, Элиана Даррэс едва не потеряла домашнюю туфлю и поэтому не успела скрыть от гостей кресло, которое скрипело из-за расшатавшейся ножки.

Инспектор по имени Грасио или Грасино уселся в него, расстегнув пальто. Его более молодой спутник пристроился с безразличным видом на диване и спокойно вынул из кармана головоломку.

Она слышала одновременно поскрипывание кресла и щелчки фишек в игрушке. Маленький блондин-инспектор, возможно, даже не взглянул на нее.

О, она хорошо знала этот тип людей, которые куда угодно входят, словно к себе домой, сидят, скрестив ноги, соглашаются выпить, не поблагодарив. Обычно они годами остаются студентами и чему-то учатся — праву, восточным языкам. Они спокойны, красивы, невежливы, мрачны и умудряются нравиться женщинам, даже не глядя на них. Проведя с вами одну ночь так, что вы теряете голову, они затем говорят, что устали от занятий, что только это имеет значение, что потом, после экзаменов, все будет иначе, и иногда быстро целуют, как дети, безразличными и мокрыми губами, произнося какую-либо любезность, и вот просто так сводят вас с ума.

Этот инспектор, не похожий на инспектора, сидел, опустив глаза на свою игрушку, и быстрота, с которой он передвигал фишки, нервировала и завораживала, как экран телевизора, на который не можешь не смотреть.

— Мы вас долго не задержим, — сказал тот, которого звали Грасио или Грасино. — Мы уже опросили трех пассажиров вашего купе. К сожалению, хотя это и можно объяснить, их показания не во всем сходятся. В ночном поезде больше думают о сне, и каждый замечает разные вещи.

Она сказала, что это верно, села на край исправного кресла напротив него, отодвинув ноги в сторону, и тщательно запахнула халат на коленях.

— Я вижу у вас на руке обручальное кольцо, — сказал высокий инспектор с сухим лицом. — Вы замужем?

— Была. Я потеряла мужа много лет назад.

Он вынул из кармана красную записную книжечку и, открыв ее на страничке, заложенной карандашом, стал, как в кино, записывать. Спросил, не будет ли бестактным задать ей сначала несколько личных вопросов, чтобы установить, кто она такая.

Инспектор записал, что она актриса, вдова вот уже 8 лет, настоящая ее фамилия Дартетидес, ей 47 лет, что она провела неделю в Экс-ан-Провансе, где снималась в фильме.

Она рассчитывала, что тот не спросит, вернулась ли она сразу же после окончания съемки, однако и он об этом подумал. Ее слова ведь все равно можно было легко проверить в кинокомпании, поэтому призналась, что была нужна только на три дневные смены, а потом осталась еще на несколько дней в Марселе, надеясь получить приглашение на другую картину, — так, мол, поступают все актеры, когда выезжают на съемки, даже самые знаменитые, то есть стремясь убить двух зайцев сразу.

На минуту возникла пауза, после чего худой инспектор без всякой убежденности сказал, что понимает.

— Вы забронировали себе место № 222 в четверг, 3 октября, не так ли?

— Да, нижнее место справа. Когда я села в поезд, в купе уже были два пассажира.

Марсель. Улицы Марселя. Десять вечера. Маленький бар на бульваре Афин, у подножия большой лестницы вокзала Сен-Шарль. Ей принесли там чай и сухие пирожные. Потом свет и шум на перроне. Тяжесть чемодана.

Она вошла в купе почти одновременно с мужчиной в кожаной куртке. Другой пассажир как раз укладывал свой багаж, встав на нижнюю полку в ботинках. Она не посмела сделать замечание, потому что вообще никогда ничего не смела. Он, кстати, потом помог ей разместить чемодан.

Ей было неприятно, что в купе едут мужчины. И она даже вычислила, что не так бы уж много переплатила, если бы купила билет первого класса. Была, впрочем, надежда, что в купе окажутся и другие женщины. Но никто не шел. Помнится, она сидела согнувшись на своей полке, потому что полностью нельзя было выпрямиться, и притворялась, что ищет что-то в сумочке, ожидая отправки поезда, когда закончится процедура прощания и освободятся проходы.

— Значит, жертва пришла в купе после вас?

— То есть женщина, которую потом убили? Она вошла перед самым отправлением поезда. Другая, молодая девушка, села ночью в Авиньоне.

Накануне «У Андре», после звонка из полиции, она вернулась к столику, где ее друзья уже доедали десерт. Они не поверили своим ушам, кто-то выбежал на улицу Франциска Первого, чтобы купить «Франс-суар». Их было семь или восемь человек, в том числе стажерка со светлыми глазами на роли роковых женщин, записавшая днем комментарий к короткометражке о Мадагаскаре. Все они склонились над газетой, расстеленной на столе. За соседними столиками люди вытягивали шеи.

— Жертва — брюнетка в темном костюме, — сказал инспектор Грасио или Грасино.

— Это она. Я видела фотографию вчера вечером и вспомнила ее. Просто ужасно, как четко она запечатлелась в моей памяти. Я всю ночь думала о ней.

— Встречали ли вы ее прежде, до поезда? Ее имя Жоржетта Тома.

— Нет, никогда.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Она лежала на полке надо мной.

— Вы с ней разговаривали?

— Да. В общем, сами знаете, о чем говорят в поезде. Она сказала, что живет в Париже, занимается, кажется, духами. Узнала запах моих духов, и мы еще поболтали несколько минут.